Увидав грудь Шермиллы, Пропст ахнул – слева, как раз там, где сердце, вместо черной шерсти появились седые волосы, представлявшие собой странный узор. Грудь кота еле заметно поднималась и опускалась, и с каждым вздохом казалось, что узор приобретал новые очертания.

– Что это такое?

– Не очень приятная штуковина, – сказал Мак-Дин озабоченно. – Про сам узор ничего сказать не могу и, что он означает, не имею понятия. А вот почему он появился в области сердца и поседели волосы, объяснения имеются…

– Колдовство? – не удержался профессор.

– Оно самое, – кивнул Мак-Дин. – Кто-то пытался умертвить вашего Шермиллу. Умертвить магическим способом, то есть наслать на кота смертельную порчу. Вот уж не надеялся… Ой, извините, господин профессор, никак не думал, что мне доведется воочию наблюдать следы магической порчи! Все только в теории да в теории… Должно быть, у господина Шермиллы появился очень могущественный враг. Обычному колдуну или ведьме не под силу провести такое заклинание. Особенно сейчас, в разгар лета. В данном случае имел место либо шабаш, либо… кто-то архимогущественный…

– И что же делать? Как лечить-то его теперь?

– А никак, господин профессор, – улыбнулся Мак-Дин. – Коты – они ведь очень живучие. Покой. Кормежка хорошая. Лучше – побольше свежей не крупной рыбки. И никаких волнений, – ветеринар вновь улыбнулся, – никаких кошек…

Несмотря на поздний час, Алефу не спалось. Он сидел у себя дома за столом и при мерцающем свете свечи, установленной в глиняной бутыли, листал прошлогодний номер библиотечного «Вестника монахов-рыболовов». Этот вестник он уже читал и сейчас просто перелистывал страницы, лишь ненадолго задерживая взгляд на названиях статей и рисунках. Голова Железяки была занята совсем другим. События, в которые он и его друзья оказались вовлеченными с тех пор, как прошли отборочные соревнования для поступления на факультет рыболовной магии, очень волновали лекпина.

Как спокойно жилось ему прежде! Тишину лекпинского квартала города Фалленблек редко что нарушало. Разве что кто-нибудь из его соплеменников поскандалит у себя дома, перепив крепкого пива, да иногда кто-то отличится на рыбалке поимкой особо крупной рыбины, о чем моментально разносилась молва по всем девяти лекпинским улицам, а отличившийся долго ходил в героях, вызывая зависть у менее удачливых рыболовов.

Однажды в таких героях довелось походить и ему, еще маленькому лекпину Алефу, поймавшему своей первой зимней рыбалке очень редкую рыбу – красного железопожирателя. С тех пор и приклеилось к нему прозвище Железяка, и, наверное, после того случая и появилась у него мечта стать высококлассным рыболовом, которому лавры доставались бы не случайно, а благодаря настоящему мастерству…

Теперь о спокойной жизни приходилось только вспоминать. Вокруг него и его друга Тубуза одно за другим стали происходить странные события, и ему почему-то казалось, что они находятся в самом их центре.

– Ну, пусть не в центре, но где-то совсем рядышком с центром,– проговорил он вполголоса.

Немало тревожило Алефа и то, что профессор Малач, с которым они очень тесно сошлись в последние дни, хотя как мог и успокаивал лекпинов, но сам порой казался сбитым с толку тем, что творилось вокруг. Вот и не спалось Железяке. Он пытался сопоставить некоторые события, пытался их объяснить, но ничего вразумительного на ум не приходило. Ну, никак не мог он понять, что заставило Гатауля вырезать страницы из книги «Девять видов магических рисунков религии русалок. Русалки перекатов». Он неплохо знал Гатауля, помнил, как трепетно относился тот к печатному слову, и вот на тебе!

– Нет, неспроста все это. Ладно, пойду молочка с липовым медом попью, может, уснуть получится.

Лекпин положил в кружку две ложки густого липового меда, потом принес из подпола глиняный горшок с молоком и, наполнив кружку почти до краев, поставил ее на огонь спиртовки. Когда на поверхности молока начала образовываться пенка, загасил огонек.

Давненько он не пил медового молока. В последнее время – все больше вино да пиво. А теплое сладкое молочко было замечательным. Откинув одеяло, Алеф присел на кровать и помаленьку, чтобы не обжечься, стал прикладываться к кружке. С каждым глотком беспокойные мысли становились все глуше, словно теряясь в тумане над водой. Глаза лекпина начали слипаться, он поставил полупустую кружку на пол, забрался под одеяло и…

В дверь застучали с такой силой, что, показалось, та вот-вот слетит с надежных стальных петель. Железяка соскочил с кровати и зашлепал босыми ногами по гладким доскам пола к выходу.

– Кто там?

– Алеф, Железякочка, миленький, открывай скорее! Это я – Тубуз! – послышался за дверью хриплый, испуганный голос.

– Что, опять хвост увидел? – усмехнулся Железяка, открывая засов. Однако улыбка сползла с лица, когда он увидел мокрого, в перепачканной рваной одежде, трясущегося мелкой дрожью друга.

– Спрячь меня, Алеф, спрячь! Я п-пропал, п-пропал! – взмолился тот, вваливаясь в комнату.

– Что значит – пропал? – посторонился Железяка и вновь запер дверь на засов. – Что опять с тобой приключилось? И что это с твоей одеждой? Ты вроде бы говорил, что домой пойдешь, потому что голова болит. А?

– Алеф, м-миленький, м-мне б-бы п-п-ива. – Зубы несчастного лекпина выдавали барабанную дробь, глаза были широко распахнуты и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Какое пиво! – вскричал Железяка и, подняв с пола кружку с еще теплым молоком, сунул ее под нос другу. – Ну-ка, пей!!!

Тубуз подчинился.

– Так, а теперь скидывай с себя все это тряпье-рванье и вытрись вон тем полотенцем. А я пока еще молока разогрею.

– Да-да-да. – Продолжая трястись, Тубуз скинул с себя одежду, вместо полотенца схватил с кровати простыню и стал вытираться.

Алеф на это лишь покачал головой. Включив огонь в спиртовке на полную силу, он уже через минуту снял с нее кружку с горячей молочно-медовой жидкостью и протянул ее приятелю, усевшемуся на кровать и продолжавшему растираться. Белоснежная простыня успела превратиться в грязную тряпку. Тубуз осторожно взял кружку двумя руками, понюхал ее содержимое и посмотрел на Железяку с надеждой:

– Алеф, Мне бы сейчас пивка из твоего погребка-холодиль…

– Пей!!! – рявкнул Алеф. – Мало того что приперся посреди ночи, мокрый, грязный, драный! Так ему еще и пивка подавай. Холо-одненького! Я тебе дам пивка! Пей молоко!

– Ладно, ладно, ладно. – Он завернулся в одеяло и, слегка обжигаясь, начал прихлебывать из кружки.

– Так-то лучше, – сказал Железяка. Сам же, ничтоже сумняшеся, привел в действие миниатюрный холодильничек-лифт незабвенного деды Паааши, достал из него бутылку пива, открыл и стал пить такими же маленькими глотками, какими его друг пил горячее молоко.

– И не надо смотреть на меня такими глазами, – сказал он приятелю, когда обе посудины оказались пусты. – Тебе необходимо было согреться, мне же – наоборот, остыть, а то я готов был тебя…