Он смотрел на нее своими навеки преданными глазами и, верно, думал:

«Ах ты, оса ты этакая, не возьму в толк, что здесь происходит. Но не будь так печальна, я не хочу этого».

Обхватив его огромную голову руками, она смотрела ему в глаза, пытаясь найти ответ на все необъяснимое и страшное.

— Это неправда! Ох, Боцман, если бы ты умел говорить, ты бы все им рассказал.

Да, если бы Боцман умел говорить! Если бы умел!

А бедный Музес, запертый в лодочном сарае на берегу Мертвого залива! Вспомнил ли кто-нибудь о нем? Да! О нем позаботилась Стина. Она тоже плакала: из-за Тутисен, из-за Йокке и из-за Боцмана; все плакали сегодня на Сальткроке. Но дедушка сказал, что Тутисен скоро снова выздоровеет, и не умирать же Музесу в самом деле с голоду, даже если стряслось столько бед.

— Пелле с Чёрвен знай себе только лежат да плачут, все плачут и плачут. Так что придется мне подумать о Музесе, — сказала Стина. — Дай мне салаки, дедушка!

Положив салаку в корзинку, она пустилась в путь. А Сёдерман продолжал заниматься своими делами. Тут к нему явился Вестерман. Он метал громы и молнии на Ниссе Гранквиста за то, что тот посмел заподозрить Кору в случившемся.

— Взводить напраслину на мою собаку! — сердито жаловался он Сёдерману.

После истории в лавке у него пропало желание спорить с Ниссе о том, кто хозяин тюлененка, а кто — нет. Теперь оставалось одно: без лишних разговоров забрать Музеса и надежно припрятать его до встречи с этим молокососом, который торгует тюленями. Но где этот паршивый тюлень? В пруду его нет, и нигде его нет, хотя Вестерман все утро проискал его.

— Не знаешь, где сосунки держат тюленя? — спросил он Сёдермана. Сёдерман покачал головой.

— Исчезнуть он не мог. Здесь только что была Стина и взяла для него салаку.

Не успел Сёдерман вымолвить эти слова, как тут же вспомнил, о чем болтала Стина. Вестерман задумал отнять тюленя у малышей и продать его.

— На кой тебе сдался тюлень? — сказал Сёдерман. — Ни стыда, ни совести, видно, у тебя нет.

Вестерман выругался и ушел. Он чувствовал себя одураченным и был зол на всех на свете: на этих сосунков, на Ниссе Гранквиста и на Сёдермана, на весь остров. Пропади она пропадом, эта Сальткрока! Он направился было домой, как вдруг увидел впереди себя на дороге Стину с корзинкой в руках. Ободрившись и прибавив шагу, он нагнал ее.

— Куда это собралась, малышка Стина? — вкрадчиво спросил он, сообразив, что без хитрости тут не обойтись.

Стина улыбнулась ему своей милой, беззубой улыбкой.

— Ха, ха, ты спрашиваешь, точь-в-точь как серый волк. Вестерман ничего не понял.

— Серый волк… какой волк?

— Ты что, не знаешь про Волка и Красную Шапочку?.. Хочешь послушать эту сказку?

Вестерману не хотелось слушать ни эту сказку, ни какую другую. Но тут уж ничего не попишешь. Стина была самая упрямая из всех сказочниц на Сальткроке, и Вестерману пришлось выслушать сказку о Красной Шапочке до самого конца. Лишь тогда ему удалось вставить слово.

— Кому эта салака? — спросил он.

— Му… — начала было Стина, но тут же смолкла, вспомнив, с кем говорит.

Но Вестерман стоял на своем.

— Кому, ты сказала?

— Бабушке, — решительно заявила Стина, а потом, усмехнувшись, добавила: — «Какой у тебя громадный рот, бабушка», — сказала Красная Шапочка. «Это чтоб побольше съесть салаки, внученька», — прорычала бабушка. Ха, ха, ха! Ну, что скажешь на это, Вестерман?

И, улыбнувшись ему своей самой щербатой в мире, плутовской улыбкой, бросилась наутек.

Но все же Стина была не менее простодушна, чем Красная Шапочка, которая показала волку дорогу к бабушкиной хижине. Беззаботная Стина прямехонько направилась к Мертвому заливу, даже ни разу не обернувшись. Сделай она это хоть раз, быть может, она бы заметила краем глаза Вестермана, который крался за ней по пятам. Но ему вовсе незачем было таиться. Большей разини, чем Стина, на свете не было, а теперь она к тому же торопилась к Музесу.

Музес закричал и зашипел на нее, когда она проскользнула в дверь, но, получив свою салаку, тотчас смолк. Усевшись рядом с ним, Стина гладила его, пока он ел.

— Удивляешься, что я пришла одна? — спросила она Музеса. — Но я не скажу, а то ты загорюешь.

Горевать? Разве он не горевал? Музесу не нравился этот лодочный сарай, и ему не хотелось быть одному. Но теперь явилась Стина, и ее ни за что нельзя было отпускать. Он хорошо знал, как заставить ее остаться. Покончив с салакой, Музес решительно взобрался на колени к Стине и там успокоился. Когда же она попыталась спихнуть его вниз, он сердито зашипел на нее. И не пытайся! Раз уж он должен торчать в этом сарае, так пусть и она сидит вместе с ним. У Стины затекли ноги, и она забеспокоилась. Кто его знает, этого Музеса, сколько ему вздумается просидеть у нее на коленях? Может, до самого праздника летнего солнцестояния? Тогда они оба умрут с голода: она и Музес; от этой мысли ей стало неуютно, и она попросила умоляющим голосом:

— Музес, миленький, слезь, пожалуйста!

Но Музес не желал слезать. Она еще раз попыталась его спихнуть, но он только шипел на нее.

Тут она увидела, что на дне корзинки лежит еще одна салака. Это ее выручило. Вытащив салаку из корзинки, она подняла ее высоко над головой, чтобы Музес не смог дотянуться. А потом что было силы швырнула ее в дальний угол. Туда-то и пополз Музес и с жадностью накинулся на салаку. Он завопил от злости, когда, вернувшись назад, обнаружил, что больше нет никаких Стининых колен, на которые можно было бы взобраться.

— Эй, привет! Привет, Музес! — закричала Стина, хлопнув дверью. Она заложила дверь на защелку и ушла, вполне довольная собой.

Она не смотрела ни направо, ни налево и не видела Вестермана, притаившегося в проулке между сараями.

Но даже если Стина и была простодушна, как Красная Шапочка… все же какое счастье, что она притащила салаку Музесу именно в это время! И как здорово, что он столько времени просидел у неё на коленях, и что обратно она проходила мимо овечьего загона именно в то время. А иначе не видать бы ей рыскавшей там лисы. Большущей, голодной лисы, которой не довелось ночью полакомиться ни молодой бараниной, ни крольчатиной, потому что какой-то бешеный пес прогнал ее назад в нору.

Нынче она была голоднее обычного и собиралась было утолить голод молоденьким ягненком, но тут откуда ни возьмись появился этот человеческий детеныш, да еще из самых вредных, и поднял крик на всю округу. Детеныш перепугал лису насмерть и, юркнув в страхе сквозь дыру в изгороди на дорогу, она тут же скрылась меж елей на лесной опушке. Как пылающий рыжий сполох, метнулась она прямо у ног дедушки Сёдермана. Он шел посмотреть, не натворил ли Боцман еще каких бед на овечьем выгоне, кроме тех, которые старик заметил еще ночью. Увидев мелькнувшую с быстротою молнии лису, Сёдерман остановился как вкопанный.