Потомки создателей хитрой финансовой машины, её хозяева и операторы, сидевшие за рычагами сложнейшего глобального механизма, тянущего мир неведомо куда, знали, что взрыв неизбежен – кому как не им было это знать. Они знали, что лавина сорвётся, однако надеялись контролировать это рукотворное стихийное бедствие себе во благо: Обвал должен был похоронить под собой всех лишних и окончательно закрепить над Землёй власть узкого круга элиты, ставшей единственным реальным владельцем всего, что было создано людьми за века и тысячелетия упорного труда. Огромная денежная масса, переполнившая каналы взаиморасчётов, достигла критического уровня – триллионам условных единиц, за которыми не было ничего, кроме символов двоичного кода в банковских компьютерах, предстояло превратиться в пыль и развеяться миражом. Деньги – архимедов рычаг, предназначенный перевернуть Землю; тонкий инструмент для достижения власти над миром – гораздо более изощрённый, чем грубый меч, – сделали своё дело, и теперь их можно было выбросить за ненадобностью и заменить чем-то более совершенным. Но на время переходного периода требовался некий эквивалент всего и вся, и хозяева остановились на старом добром золоте – на тысячелетнем фетише всех времён и народов. И этим же золотом они надеялись оплатить мечи, которые должны были защитить их от гнева миллионов людей, потерявших голову среди руин былого великолепия и кажущегося процветания.

Циничный ум отцов Обвала просчитал всё, пренебрегая архаичными нравственными ценностями как исчезающее малыми и незначащими величинами. Однако система оказалась слишком сложной: в ней сохранилось достаточно места для непредсказуемых случайностей, которые невозможно было учесть заранее. И одной такой случайностью стала появившаяся в Интернете подробная информация об устройстве для синтеза золота в любом количестве.

Хозяева встревожились – их обеспокоило посягательство на сакральный металл, – но было уже поздно: Обвал грозил выйти из-под контроля его устроителей.

* * *

Набережная была пустынной. Машина свернула налево у реки Смоленки, отделявшей Васильевский остров от острова Декабристов.

– Притормози, – негромко произнёс Вадим, вглядываясь в тёмный силуэт буксира, застывшего у полуразвалившейся эстакады. Джип замер, а Костомаров услышал за спиной негромкий щелчок предохранителя – бойцы почувствовали напряжение своего командира.

– Свет!

Белая световая лапа проворно и брезгливо ощупала корабельный остов, скользнула по выбитым иллюминаторам надстройки, уперлась в перекошенную металлическую дверь, испятнанную ржавыми оспинами, ощупала палубу и погасала. Люди в джипе напряжённо молчали: выходить из машины и осматривать среди ночи этот железный корабельный труп не хотелось никому. И трое дружинников облегчённо вздохнули, услышав костомаровское «Показалось. Поехали».

– Командир, – прошелестело в коммуникаторе, – это Пётр. Идём по Железноводской. У нас всё тихо. Вы где?

– Угол Четвёртой линии и набережной Смоленки, – ответил Вадим. – Скоро будем на Уральском мосту. Будешь выходить к Малой Неве, глянь на корыто, которое там стоит, – на всякий случай. Конец связи.

У моста Вадим хотел свернуть на Уральскую улицу, чтобы пройти мимо заброшенной промзоны, примыкавшей к Серному острову, но почему-то передумал. Может, из-за того, что им навстречу двигалась группа Петра, обнюхивавшая это неприятное местечко, а может, потому, что случайностей не бывает. Как бы то ни было, джип поехал прямо, к пересечению Шестнадцатой линии и Камской улицы, вонзавшейся в Смоленское кладбище.

«Почти приехали, – думал Костомаров, процеживая взглядом тёмную стену деревьев, – свернём на Беринга, а там до дома уже рукой подать». Но он не расслаблялся: призраков как таковых Повелитель Муз не боялся, однако эти призраки в последние месяцы взяли моду оборачиваться людьми из плоти и крови, причём людьми опасными. Обвал вообще породил множество существ, скрывавшихся до этого под человеческой личиной, а теперь явивших бьющемуся в судорогах кризиса миру свой истинный лик, – назвать их людьми можно было только с большой натяжкой.

Человек выскочил прямо на середину дороги.

Костомаров увидел его запрокинутое белое лицо и растопыренные руки и каким-то необъяснимым чутьём, развившимся у него после пришествия Обвала, мгновенно понял: этот – не опасен. Зато от трёх чёрных теней, появившихся вслед за этим человеком, так и веяло опасностью. Это были «крысы»: командир сто семнадцатой дружины самообороны не мог ошибиться – он видел их не раз и не два.

– Свет! – выкрикнул Вадим, рывком распахивая дверцу джипа и вскидывая автомат. – Ложись!

Человек тут же упал на асфальт ничком – законы джунглей, властвовавшие ныне на улицах ночного города, давно пробудили в людях двадцать первого века древние инстинкты и реакции. Человек залёг поспешно, но как-то осторожно, прижимая руки к груди, словно боясь раздавить что-то хрупкое. Костомаров отметил это мимоходом, потому что «крысы» тоже отреагировали на внезапное появление ополченцев с быстротой спугнутых хищников.

Три чёрные фигуры были чётко видны в свете двух шок-фар – мощных поисковых прожекторов, устанавливаемых на крышах патрульных машин. Охотившиеся «крысы» не слышали приближения джипа, шедшего на малой скорости почти бесшумно, их ослепили клинки прожекторных лучей, однако аутсайдеры вели борьбу за существование не первый месяц, и то, что они до сих пор оставались в живых, кое о чём говорило.

«Крысы» метнулись в разные стороны, по радиусам, уходя от беспощадного света в густой спасительный мрак; одна из тёмных фигур вскинула руку, в которой что-то блеснуло.

Времена изменились: ни Костомарову, ни его людям и в голову не пришло кричать «Стой! Документы!» или что-нибудь в этом роде. Правила смертельной игры, каждую ночь отбиравшей победителей и побеждённых, были просты и незатейливы – за спиной Вадима торопливым дуэтом застучали автоматы.

Вскинувший руку аутсайдер успел выстрелить – один раз, наугад, – и завертелся волчком под ударами пуль, оседая на асфальт. Второй согнулся пополам, упал на колени, а затем неуклюже повалился набок и застыл неподвижно. Вадим услышал характерный звук пробиваемого стекла, понял, что в джип попали, но не обернулся – потом, потом. Повинуясь пальцу, давящему на спуск, АКС в его руках задёргался, выплёвывая в ночь горсть свинца, одетого в медно-никелевые оболочки. Последний из «крыс» не добежал до деревьев – рухнул на переплетение кустов, ломая ветки. Всё началось и закончилось в считанные секунды.

«Мог ли я предположить, – подумал Вадим, опуская автомат, – что модные среди бизнесменов занятия в стрелковом клубе, куда мы ходили с господином Алексеевым, найдут практическое применение всего через несколько лет? Ирония судьбы…».

Он обернулся. В лобовом стекле зияла круглая дырка, обрамлённая короной мелких трещин. Водитель зажимал ухо, разорванное пулей, – единственный выстрел аутсайдеров оказался результативным, хотя могло быть и хуже – гораздо хуже. Похоже, у «крыс» не было стволов с глушителями – хищники намеревались расправиться со своей жертвой ножами и потеряли пару драгоценных секунд, когда дело дошло до перестрелки. Один из дружинников с треском разорвал перевязочный пакет и перегнулся через спинку сидения к водителю; второй, стоявший у задней дверцы, напряжённо смотрел туда, откуда выскочили «крысы».