— Ну, запишем пока в загадки… Надеюсь, микрочастицы на пожаре собрал?

— Ты про что, Иваныч?

— Про… тьфу ты! Про мелочь всякую.

— Из мелочи — только ведро со смолой да мешок.

— Знаю, знаю. Ведро работники своим признали, так?

— Так, да не совсем. Я уж тут совсем замылился, но выяснил. Пять ведер всего было. Да не казенных, своих. У каждого — своя метка. У кого буквицы, у кого цветы. А на том ведре — василек. Я проверил — ни у кого на верфи такой метки нет! Значится…

— Значится, и не было его у работников. Кто-то с собой принес, подстраховался. И этот кто-то, по-видимому, потерял и мешок. Что за мешок, кстати?

— Мешок как мешок. Обычный. Да вот, хоть сейчас принесу.

Олексаха ушел за мешком, оставив Олега Иваныча в глубоких раздумьях. По всему выходило, прошляпил кого-то сторож. А допросить бы…

— Допрошен в подробностях, — заверил вернувшийся с мешком Олексаха. — Вот…

Он протянул Олегу Иванычу исписанный лист бумаги, произведенной на мануфактуре Панфила Селивантова.

Олег Иваныч замолк, вчитался… Гроза, собака, зайцы…

— Какие еще зайцы, Олександр?

— Да обычные, серые… Их тут пропасть.

— Вот что, Олександр. Нет ли у тебя здесь знакомого охотника? Только не с верфи, а, скажем, с Ладоги?

— Ежели поискать, так сыщется.

— Вот и сыщи. Да поспрошай его про зайцев подробно. Где водятся, да какого размера, да скачут ли стадами по побережью? После доложишь подробно. Да… Крикни моим — пусть готовят лодку в Ладогу. Скатаюсь проветриться.

Грузно катил свои воды седой Волхов. Среди лесов, болот да приземистых холмов, поросших корявыми соснами. Пользуясь попутным ветром, на лодке поставили мачту с парусом. Убрали весла — понесло и так, кормщик только успевал перекладывать руль.

Вот и Ладожская белостенная крепость. Говорят, по ночам ее стены отливали истинным серебром… Ну, на такие тонкости Олегу Иванычу плевать — пускай бездельники стенами любуются, а ему работать надо. Правда, инкогнито не удалось высадиться — стражники на вымоле сразу признали. Пришлось вместе с посадником Ладожским отстоять обедню в Георгиевском соборе, как и стены, из серебристого известняка сложенном.

Нравился собор Олегу Иванычу. Еще в прошлый свой приезд отметил он красоту неброскую, киоты, лампадки тлеющие. Да народ ладожский, богобоязненный. Не то что циники-новгородцы. Поклоны бил от души да от сердца.

После обедни пошел в приказные палаты, опись товаров проходящих затребовал. Ведется ли?

— Ведется, ведется, господине! — закивал кудлатой башкой ладожский посадник. Щелкнув пальцами, мигнул дьякам.

Те принесли требуемые бумаги.

Олег Иваныч вдумчиво прочитал все подряд. Чего искал? Сам не ведал. Однако отметил для себя некий товарец — канаты да смолу, что гнали мимо крепости в огромном количестве. Оно и понятно — для верфи. Правда, уж больно много. Ну-ка, бортовые описи покажите. Так…

«Луфидия», свейский когг. Товар — пенька, смола да деготь. Пункт назначения — Висбю. Ну ни фига ж себе! Что, на Готланде своей смолы мало? Если и мало, так легче из Польши привезти? Там смолокурен полно. Гораздо дешевле выйдет… Интересно.

Вот еще одно судно, «Светоч Гетеборга». С тем же грузом. И туда же, в Висбю. Что, порт назначения поленились разный придумать? Или никто и не допытывался особо?

Да и больно мало кораблишек-то — это по высокой воде, в самый-то смак! За три дня всего два? Такую лапшу софийским дьякам вешать — и те не поверят. Значит, проходили беспошлинно. И наверняка есть среди них и с пенькой, и со смолой, и с дегтем. И не в Висбю они все шли, а гораздо ближе. Вот только куда?

Ладно, запомним…

Что еще верфям нужно, кроме всего вышеперечисленного? Правильно, работнички.

— А что, господа дьяки, артели с Ладоги в последние месяцы уходили куда ль?

Выяснилось, уходили. В основном, плотницкие. Так-так…

— Католического костела в городе нет ли?

— Что ты, что ты, батюшка!

— Ладно креститься. Пошутил я. А вином заморским кто торгует? Никифор Фомин… Лабаз у стены… Ясненько.

Велев охране ждать в лодке, Олег Иваныч выбрался на берег у самой стены, в виду длинного приземистого лабаза, сложенного из скрепленных известкой камней.

В тени лабаза, на травке, похрапывали двое мордатых парней в красных шелковых рубахах. Приказчики? Раз приказчики пьяны, хозяина в лабазе нет. Может, то и к лучшему.

Олег Иваныч заглянул в распахнутую дверь лабаза. Двое подростков за дубовым прилавком азартно играли в зернь и ругались. Причем оба — по-немецки. Ну, то в новгородской земле не диво. Не Москва, чай, безграмотностью своей кичившаяся.

— Эй, майне геррен! — не особо заботясь о чистоте языка, окликнул Олег Иваныч. — Вайн! Вайн! Ферштейн?

— Яволь, майн герр!

Бросив игорный стаканчик, мальчишки вытянулись по стойке «смирно», словно заправские солдаты вермахта.

— Чего изволите, любезнейший господин? — разглядев в клиенте земляка, почтительно осведомился по-русски один из мальчишек. По-русски-то по-русски, но, по всему чувствовалось, ему больше приходилось общаться с иностранцами.

— Романея, мальвазия, бургундское? Что господину угодно?

— А что чаще спрашивают?

— Ну… Вот, к примеру, господин Венцель хвалит белое рейнское.

Господин Венцель? Уж не тот ли, что уволился с верфи? Кажется, тот… Очень интересно!

— И как часто он его берет, рейнское, этот господин Венцель? Вперед заказывает? Молодец! На лодке возите?! К озеру?! А там? Ах, там другая лодка забирает вместе с припасами… Ну, то мне не интересно, я ведь у вас про вино спрашивал.

Дальше, памятуя золотое правило Штирлица, о том, что больше всего запоминается последняя фраза, Олег Иваныч с видом заправского алкоголика перепробовал все имеющиеся в лабазе вина. После чего и ретировался, поблагодарив мальчишек и прикупив бочонок бургундского.

А приказчики на траве так ведь и не проснулись, собаки! Ну, спите, спите…

В острог вернулись к вечеру. Солнце еще не зашло, тяжело висело над волнами оранжевым апельсином. Вернувшиеся с верфи работники ужинали — варили уху на кострах у самой воды да пекли в золе ракушки. Хлебом — в счет заработка — их снабжал Жоакин, Федор Михалыч. Он уже не раз подкатывал к Олегу Иванычу: хорошо бы выпить. Да Олег Иваныч его как бы не замечал. Не до выпивки, честно сказать. Кстати, у Жоакина-то и можно кое-что выспросить.

— Сеньор Марейра, нет ли у вас карты ближайшего побережья?

Такой карты у Жоакина не было. Зато нашелся в артели человек, ладожский рыбак, который сумел изобразить ее по памяти, да еще со всеми глубинами.