перебила всё та же неприятная баба с симптоматикой гиперфункции щитовидки на лице.

— Какой же он корректор? Вы кого привели?

Калеб растерянно повернулся к ней, поднял голову, и я увидел, что глаза у него вовсе не синие. Обычные такие глаза, зелёные. Вот в кого у Нагмы её гляделки, оказывается.

— Погодите-ка… — сказал Лейхерот.

Он подошёл к Калебу и обошёл вокруг него, пристально пырясь чёрными окулярами. Постоял, обошёл так же вокруг Анахиты. Что-то пробормотал про себя и направился к нам.

— Чего тебе надобно, старче? — спросил я его неласково.

— Могу я посмотреть на вашу дочь, Михаил? Обещаю не пытаться на неё воздействовать.

— Ну… Посмотрите, — сказал я не очень уверенно. — Но, если что…

— Да-да, вы мне ноги переломаете, я помню, — раздражённо ответил он. — Я быстро.

Теконис обошёл вокруг стула, на котором сидит Нагма. Выглядит это довольно зловеще, она непроизвольно поёжилась, но никаких подозрительных действий он не совершил. Попялился и ушёл обратно.

— Что скажешь, Лейх? — спросил его брат.

— Калеб не является корректором. Он вообще не имеет фрактальных способностей.

— Они пропали? Разве так бывает?

— Они не пропали. Их никогда не было, — сердито ответил «наш» Теконис. — Этот человек не был фокусом коллапса, его срез не коллапсировал, он не учился в школе корректоров, не выполнял заданий Конгрегации. Он не корректор и никогда таковым не являлся. Эта причинно-следственная линия элиминирована полностью.

— Я не понимаю, — сказала растерянно пучеглазка. — Тогда что мы тут рассматриваем? В чём суть дела?

— В том, что он, вопреки клятве корректора, зачал двоих детей, которые являются носителями фрактальной дисрупции, а также препятствовал… — начал её сосед.

— Чушь, — сказал третий балахонщик, — раз он не корректор и никогда им не был, то не мог ничего нарушить. И дети его не фрактальные бомбы.

— Лейх? — жалобно спросил Мелехрим.

— Они не являются носителем дисруптивного потенциала, — сказал Лейхерот. — Девочка имеет сильные фрактальные способности, но они не носят критично-триггерного характера. Младенец обладает ими в потенции, но не обязательно реализует. На этом основании я прошу уважаемый ареопаг отменить решение о нейтрализации как не соответствующее новой причинно-следственной линии. Надеюсь, ни у кого нет сомнений в моей компетенции?

— В компетенции — нет, — пробурчала вредная тётка, — а вот в мотивах… Вы же заинтересованы в девочке?

— Да, — кивнул Теконис, — её способности востребованы в нашем коллективе. Но, поскольку они более не коллапсоопасны, я не вижу, какие к тому могут быть препятствия.

— Какая-то чертовщина, — сказал Мелехрим. — Я ничего не понимаю.

— Таковы последствия невежества, брат, — торжествующе сказал Лейхерот. — Благие намерения не заменяют знания.

— Ареопаг будет совещаться! — сказал сидящий по центру балахон. — Прошу посторонних покинуть зал!

Нас с Нагмой и Аннушкой, а также Калеба с Анахитой выпроводили в комнату ожидания.

— Мам, ты как? — кинулась к ней дочка.

— Не понимаю, — сказала та растерянно. — Всё как в тумане. Нагма, козочка моя, это правда ты?

— Да, мам, конечно!

— И я правда не видела тебя пять лет?

— Почти пять, да.

— Я что, с ума сошла?

— Агась, мам. Похоже на то. Но ты не переживай, я тебя всё равно люблю.

— Анахита, душа моя… — сказал Калеб неуверенно, но она в его сторону даже головы не повернула. Смотрит на Нагму, а глаза заполняются слезами.

— Не плачь, мам. Всё будет хорошо, я всё исправила. Ты мне веришь?

— Конечно, моя любимая козочка. Верю и люблю. Аллах милосердный, да что со мной было?

* * *

Ареопаг, вернувший нас обратно в зал, выглядит недовольным и потерянным, но решение вынес оперативно: в связи с тем, что наше существование не несёт рисков для стабильности Великого Фрактала, оберегать которую их священная обязанность, Конгрегация постановляет, что ей нет до нас никакого дела, и мы можем убираться на все четыре стороны. И, желательно, побыстрее. Потому что у них при виде Калеба начинается диссоциативное расстройство — они помнят, что он мятежный корректор, и одновременно знают, что он никогда таковым не был.

— Слабаки, — сухо говорит «наш» Теконис, — поработали бы они с элиминацией столько, сколько мы… Михаил, Нагма! Спешу сообщить, что мы рады будем снова видеть вас в составе группы.

— Нам надо это обсудить, если вы не против, — прошу я.

— Разумеется. С непривычки такие вещи воспринимаются сложно, я понимаю. Я подожду вас, но прошу, не очень долго. Не забывайте, нас ждёт Меровия!

— Михаил, — Анахита смотрит на меня своими глубокими светлыми глазами. — Я очень виновата перед вами.

— Мы вроде были уже на «ты», — напоминаю я.

— Прости, да. Мне очень неловко и ужасно стыдно. Я сбежала, нарушив все обещания, и бросила на тебя дочь.

— За дочь не извиняйся. Это лучшее, что со мной случилось.

— Ты не злишься на меня?

— Может быть, немного, за Нагму. Ей не хватало матери. Но за то, что у меня есть дочь, я благодарен.

— Пап, мы же заберём маму отсюда? К нам, домой?

— Ты этого хочешь, колбаса?

— Больше всего на свете, пап! Я понимаю, что вы вряд ли теперь поженитесь, но пап…

— Она твоя мама, я понимаю.

— Михаил, — вздыхает Анахита, — это звучит ужасно эгоистично, я знаю, но мне, кажется, снова некуда идти. И я очень, очень, безумно соскучилась по дочери.

— Я не держу на тебя зла и не лишу Нагму матери.

— Спасибо, спасибо, пап! — повисла на мне дочка. — Ты самый лучший! Самый-самый-самый! Самее всех!

— Не за что. Всё, что мне нужно от Мироздания, — чтобы ты была счастлива.

— Я