Арнольд Анатольевич поздоровался и подошел к кровати Сереги. Тот, сложив руки на огромном брюхе, с хитринкой поглядывал на вошедших.

– Рыльковский Сергей Николаевич, 33 года, – представил его профессор. – Инкриминируются девятнадцать убийств на сексуальной почве. Свои деяния оправдывал необходимостью очищения населения от гомосексуалистов и проституток. По мнению испытуемого, все они подлежали реинкарнации.

– В этом, господа, я вижу свое высшее предназначение в создании нового общества, – отреагировал Рыльковский. – Не желаете, кстати, взглянуть на мои записи? Я буквально вчера вернулся из экспедиции в соседнюю Галактику.

И он протянул ближайшей практикантке «Диктатора Вселенной». Девушка машинально взяла.

Вот это был ход!

– Паранойяльная шизофрения! – прокомментировал я. – Монотематический бред реформаторства и изобретательства…

Все тут же посмотрели на меня.

– В экспансивной форме…

– Конфуцианство! – добавил Циферблат.

Житейский строго посмотрел на меня и спросил практикантов:

– Что прежде всего необходимо установить для определения паранойяльной шизофрении?

– Можно я? – нетерпеливо тряся рукой, попросил я. И, не дожидаясь разрешения, выпалил заученную цитату из справочника: – Важно установить не только бредовые расстройства, но и их сочетание с эмоциональным оскудением, аутизацией, нарушениями мышления личности.

Житейский изменился в лице и после паузы вынужден был признать:

– Отчасти верно.

– Откуда вы это все знаете? – не удержался от вопроса практикант-очкарик.

Я подавил глубокий вздох.

– Милые мои мальчишки и девчоночки… Я ведь тоже когда-то был врачом-психиатром. Но враги, украв мои передовые разработки лечения, обвинили меня в лженаучности, шарлатанстве, начетничестве, а потом и упрятали в этих стенах.

Практиканты ошеломленно уставились на меня.

– Кузнецов! Прекратите юродствовать, мы до вас еще не дошли, – не выдержал профессор.

Следующим у него был Циферблат.

– Каструлько Федор Лаперузович, 45 лет, – назвал его Арнольд Анатольевич. – У нашего Феди достаточно редкая особенность фетишизма. Он похищает часы, причем больших размеров: настенные, каминные и напольные. Не так ли?

– Фетишисты – не фашисты! – веско изрек Циферблат. – Это – конфуцианство.

– Любопытно… А не трудно ли будет вам разъяснить подробней его суть?

– В институте надо было изучать, профессор! – справедливо заметил Федя. – А для студентов скажу. Откройте свои тетрадки и запишите: «Чем больше имеешь часов, тем дольше живешь!» И часы для меня, доктор, не являются сексуальным объектом. Тоже пусть запишут! А то меня на зоне с вашей характеристикой живо за педика примут!

– Не беспокойтесь, Федор Лаперузович! Характеристику получите самую отменную. В воры в законе рекомендацию дать не могу, а вот заключение экспертизы обещаю достойное, – пообещал Житейский.

Затем он обратился к практикантам:

– Коллеги, может быть, у кого-то есть вопросы к испытуемому? Например, почему стрелки на животе Федора Лаперузовича показывают семь часов сорок минут.

Но начертанные фломастером семь сорок никого не заинтересовали.

Поднял руку очкарик.

– Какие чувства вы испытываете, овладевая чужими часами?

– Запишите: овладевая часами, я испытываю чувство огромной гордости за Человека, который не только смог создать столь совершенное творение, но и не менее мастерски их спупырить. Последнее качество относится лично ко мне, граждане.

Вопросов больше не последовало, и профессор представил Губошлепа.

– Гаджиев Роман Хаттабович, 36 лет.

– Ромуальд Хаттабович! – поправил Губошлеп.

– С каких это пор, мой любезный, ты стал Ромуальдом? Не дури!.. Обвиняется в убийстве четырех молодых девушек. Тоже редкий случай – вампиризм. По словам испытуемого, у него периодически возникает желание напиться крови. На следственном эксперименте выпил предложенную ему литровую банку свиной крови…

– Как – свиной?! – вскричал Губошлеп. – Почему свиной? Мне сказали – бычьей! Я же мусульманин!!!

Гаджиев схватился за рот.

– Тут написано – «свиной крови»! – пожал плечами Житейский, показывая папку с делом Губошлепа.

– Чистоплюй паршивый, – возмутился Циферблат. – А кровь невинных девушек тебе не тошно было пить?

– Так то – девушки!

Практиканты оцепенели.

– Людям и свиньям свойственны не только похожий состав крови. Но и одинаковое свинство, – заметил я по этому поводу.

– Люди – еще большие свиньи, – добавил Циферблат, скривившись.

Мне тоже стало тошно: и как я оказался среди этих уродов?

– И вот наконец наш герой! – (Меня оставили напоследок.) – Кузнецов Владимир Иванович. В прошлой, по его словам жизни, носил фамилию Раевский, был офицером, принимал участие в вооруженных конфликтах и спецоперациях. Затем сделал пластическую операцию. Обосновывает тем, что за ним охотились бандиты. Официально обвиняется в убийстве гражданина Раевского В.И., у которого также похитил документы. Достаточно запутанная история. На беседе со мной рассказал о конфликте Я и Не-Я, которые, слившись, по словам испытуемого, самоуничтожились. Сам же Раевский, по словам Кузнецова, остался за некоей линией фронта. Какие вопросы есть к испытуемому?

– Когда вы первый раз поняли, что отделились от Раевского? – спросила девушка, которой Рыльковский сунул свою тетрадь. Она по-прежнему держала ее в руках.

Выбора у меня не оставалось, и я кинулся в омут:

– Это было как вспышка, как озарение. Я понял, что я – это не я, а уже совершенно другой человек, не согрешивший смертоубийством на войнах… И чтобы пройти полностью самоочищение, я сделал себе пластическую операцию.

– Позвольте спросить, – уточнила девушка, – вы сами себе сделали пластическую операцию?

– Да – путем усиленного массажа, медитаций и психоанализа. Я ведь в прошлом – психиатр.

– А после этой операции бандиты вас не преследовали?

– Все это осталось в прошлой жизни.

Житейский повернулся к практикантке.

– Ну, Акушкина, что скажете по поводу испытуемого Кузнецова?

– Присутствуют признаки паранойяльной шизофрении…

– Обсуждение болезни в присутствии психического больного является грубым нарушением врачебной этики! – немедленно выразил я свой протест.

– Для нас вы не больной, а коллега-психиатр, – тут же срезал меня Житейский. Я не нашелся что ответить. – Продолжайте, Акушкина.

– Данный испытуемый, как следует из его биографии, в прошлом был руководителем военного коллектива. Для офицеров обычно характерны односторонняя активность, гиперсоциальность, упрямство, бедность эмоциональной жизни. Мы наблюдаем бредовую переоценку эпизодов прошлого – периода войны. Возможное убийство или смерть Раевского стали сильным потрясением для психики Кузнецова, после чего в качестве защитного фактора появились идеи «разъединения-объединения» с Раевским. В процессе расширения бреда добавилась мания преследования со стороны неких бандитов, врагов.