— Таня, послушай меня, пожалуйста. Я понимаю, что все, что я говорил тебе о своих чувствах к Роне, сейчас свидетельствует против меня, но все же поверь мне. Я действительно никогда не лгал тебе. Не договаривал — да, но не лгал. Я давно смирился со смертью Роны. Не мог себе простить, что допустил это, и до сих пор не могу, но смирился. Я никогда не ждал ее возвращения. Ревоплощения ее потока — ждал, но лишь потому, что существование в состоянии лимба неестественно. Я хотел, чтобы ее магический поток смог вернуться в общий, потому что того требует равновесие Общего потока. И потому что это правильно. Я признаю, что во время Бала Развоплощенных бросился спасать тебя именно потому, что уже знал про поток Роны. Я защищал тебя, потому что ты была тем человеком, который мог помочь ее потоку вернуться в естественное состояние. Ты мне нравилась, но я ведь почти не знал тебя, я еще не был влюблен в тебя… Или я так думал, потому что я не знаю, когда влюбился. Но я влюбился и все, что было между нами, было правдой. Я люблю тебя, Таня. Действительно люблю. Я никогда не пытался использовать тебя, потому что я не верю в то, что ревоплощение способно вернуть к жизни мага. Магический поток — это не душа, в которую верят люди. Нельзя через магический поток вернуть личность и память. В определенный момент ваши потоки просто сольются в один, но тебе это ничем не грозит. Я ничего тебе не говорил, потому что тебе ничего не угрожает.

Я не прерывала. Стояла, замерев, так и не открывая глаза, слушала его голос и отчаянно хотела верить ему. Хотела обнять его, как делала это уже много-много раз, уткнуться лицом в плечо, почувствовать, как его руки сомкнутся вокруг меня кольцом, защищающим от всех бед и невзгод. Так происходило раз за разом и казалось таким правильным.

Однако сейчас я все же уверенно уперлась ладонью в его грудь и сделала шаг назад. Его руки лишь на мгновение напряглись, не желая меня отпускать, но потом все же отпустили. Я посмотрела на него и увидела в глазах горечь разочарования.

— Во всех книгах написано иначе, — мой голос прозвучал так слабо и так жалко, что я разозлилась на себя.

— В книгах иногда пишут неправду. Ты разве не знаешь этого? Факты подтасовываются, желаемое выдается за действительное, ложь обрастает подробностями и становится легендой. Почему ты веришь им и не веришь мне?

Я пожала плечами, стараясь не отводить от него взгляд. Я ведь собиралась стать сильной, да? Собиралась противостоять великой королеве. Глубокий вдох и медленный выдох помогли мне собрать те жалкие силы, которые зародились во мне в последние месяцы. Благодаря Яну Норману, кстати, но об этом я сейчас старалась не думать.

— В моей жизни оказалось столько лжи. Мне лгали все подряд. Ты можешь считать, что просто не договаривал, но ты тоже лгал. Я бы простила тебе это, как ты прощал мне многое. Как я простила своих родителей. Но речь идет о моей жизни, Ян. Мне страшно. Мне больно. У меня нет права на ошибку. Я бы хотела тебе поверить. Господи, если бы ты только знал, как я этого хочу! Но я не могу. Я слушаю тебя и думаю: «А что если он опять играет фактами, недоговаривает? Что если я опять задаю не те вопросы, а он этим пользуется? Что если он просто говорит мне то, что я хочу услышать?» Сейчас для меня главное остаться той, кто я есть, а ты с большой долей вероятности можешь быть заинтересован в обратном. Пока я чувствую эту угрозу, я не могу тебе верить.

Он медленно кивнул, как будто через силу признавая мою правоту. Ни горечь, ни разочарование не исчезли, но к ним добавилось понимание.

— Я знал, что однажды ты станешь более осторожной и менее доверчивой. Жаль, что именно на мне закончился твой запас доверия, но, наверное, я это заслужил. Надеюсь, что однажды смогу его вернуть, но, видимо, не сейчас. Время покажет, кто был прав: я или твои книги.

— Время покажет, — согласилась я, даже скривив губы в подобии улыбки. — Ты либо окажешься прав, либо к тебе вернется любовь всей твоей жизни. Беспроигрышная позиция.

Мне казалось, он молчал и смотрел на меня целую вечность, прежде чем сказать:

— Тогда отчего у меня такое чувство, будто я уже проиграл?

После разговора с Яном стало только хуже. С одной стороны, его слова дали мне надежду. Ту надежду, которую я так отчаянно искала в книгах, но которую не смогла там найти. С другой стороны, я боялась ему поверить. Что если это уловка? Всего лишь способ ослабить мою бдительность? Я хотела верить ему, но именно поэтому боялась это сделать. И это угнетало как ничто другое. С первых дней в Орте он стал моим союзником. Он защищал, помогал, говорил о важном. Задолго до того, как стать моим любовником, он стал для меня наставником, который помогал увидеть жизнь под другим углом. Благодаря ему я находила точки опоры, чтобы идти вперед и вверх. Я привыкла доверять ему, но в этом я сейчас видела свою уязвимость.

И как будто мне было мало этих проблем, жизнь решила подкинуть мне новых.

В пятницу, едва войдя в аудиторию, Дилан Мор нашел меня взглядом и кивнул на дверь.

— Ларина, вас вызывает к себе ректор. Он ждет вас в преподавательской. Идите.

— Сейчас? — зачем-то уточнила я, за что заслужила недовольный взгляд.

— Поскольку ректор ждет вас сейчас, было бы неплохо, если бы вы сейчас к нему и отправились.

Хильда бросила на меня вопросительный взгляд, а я, немного нервничая, пожала плечами в ответ. По какой причине ректор мог хотеть меня видеть, я не представляла. Я ведь пришла на ТРЗ, как мы и договаривались.

Однако стоило мне открыть дверь в преподавательскую, как некоторые вещи встали на свои места. Помимо ректора, меня ждали хорошо знакомый старший легионер столицы и совсем незнакомый очень полный мужчина лет пятидесяти на вид. Выглядел последний очень серьезно и важно, из чего я сделала вывод, что он главнее Ротта, кем бы он ни был.

— Госпожа Ларина! — почти радостно воскликнул Ротт, вставая при моем появлении. — Рад видеть вас в добром здравии. Вы чудесно выглядите.

Поскольку я последнее время плохо спала и меня совершенно не тянуло по утрам ни скрывать последствия этого косметикой, ни как-то укладывать волосы, его слова прозвучали не слишком убедительно.

— Вы как всегда очень грубо льстите, господин легионер, — отозвалась я и настороженно посмотрела на второго мужчину, который так и остался сидеть. Он не делал каких-либо попыток встать, представиться или объяснить свое присутствие.

Оказалось, что за него это был уполномочен сделать Ротт.

— Таня, разрешите представить вам господина Эрдингера, уполномоченного обвинителя.

Уполномоченный обвинитель — то есть, местный прокурор, как я поняла — едва кивнул, так и не встав. При его грузности вставать-садиться едва ли было легко.

— Очень приятно, — осторожно отозвалась я, все еще не понимая, что этим господам от меня нужно.

И снова прояснить ситуацию взялся Ротт, который сегодня отчего-то был сама любезность.