печально по своим последствиям отсутствие главенствующей потребности (доминанты жизни), в результате чего человек становится игрушкой ситуативных доминант. «Отклоняющееся» поведение подростков, алкоголизм и наркомания дают множество примеров такого рода. Подчеркнем, что человек, как правило, не осознает подлинную причину тягостного для него состояния, давая самые разнообразные объяснения своему бесцельному и пустому времяпрепровождению.

Итак, высшая нервная (психическая) деятельность человека имеет трехуровневую структуру, включая в себя сознание, подсознание и сверхсознание. Если подсознание может быть в известной мере сопоставлено с «личным бессознательным» К. Юнга и «сверх-Я» З. Фрейда, то сверхсознание не имеет своих аналогов в ранее предлагавшихся классификациях неосознаваемого психического.

Сознание оперирует знанием, которое актуально или потенциально может быть передано другому, может стать достоянием других членов сообщества. Как показали многочисленные исследования функциональной асимметрии головного мозга, для осознания внешних стимулов или событий внутренней жизни субъекта необходимо участие речевых зон больших полушарий. В сфере творчества именно сознание формулирует вопрос, подлежащий разрешению, и ставит его перед познающим действительность умом.

К сфере подсознания относится все то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях. Это хорошо автоматизированные навыки, глубоко усвоенные социальные нормы и мотивационные конфликты, тягостные для субъекта. Подсознание защищает сознание от излишней работы и психических перегрузок.

Деятельность сверхсознания (творческой интуиции) обнаруживается в виде первоначальных этапов творчества, которые не контролируются сознанием и волей. Неосознаваемость этих этапов представляет защиту рождающихся гипотез («психических мутаций и рекомбинаций») от консерватизма сознания, от чрезмерного давления ранее накопленного опыта. За сознанием остается функция отбора этих гипотез путем их логического анализа и с помощью критерия практики в широком смысле слова. Нейрофизиологическую основу сверхсознания представляет трансформация и рекомбинация следов (энграмм), хранящихся в памяти субъекта, первичное замыкание новых временных связей, чье соответствие или несоответствие действительности выясняется лишь в дальнейшем.

Деятельность сверхсознания всегда ориентирована на удовлетворение доминирующей потребности, конкретное содержание которой канализирует направление «психического мутагенеза». Таким образом, «психические мутации» изначально носят непредсказуемый, но не случайный характер. Вторым канализирующим фактором является ранее накопленной опыт субъекта, зафиксированный в его сознании и подсознании.

Взаимодействие сверхсознания с сознанием есть проявление – на уровне творческой деятельности человека – универсального принципа возникновения нового в процессе биологической и культурной эволюции. Функции сверхсознания и сознания соответствуют взаимодействию непредсказуемой изменчивости и отбора в происхождении новых видов живых существ. Подобно тому как эволюционирующая популяция рождает новое через отбор отдельных особей, эволюция культуры наследует в ряде сменяющихся поколений идеи, открытия и социальные нормы, первоначально возникающие в голове конкретных первооткрывателей и творцов.

Неполное осознание субъектом движущих им потребностей снимает мнимое противоречие между объективной детерминированностью поведения человека наследственными задатками, условиями воспитания, окружающей средой и субъективно ощущаемой им свободой выбора. Эта иллюзия свободы является чрезвычайно ценным приобретением, поскольку обеспечивает чувство личной ответственности, побуждающее всесторонне анализировать и прогнозировать возможные последствия того или иного поступка. Мобилизация из резервов памяти такого рода информации ведет к усилению потребности, устойчиво главенствующей в иерархии мотивов данной личности, благодаря чему она обретает способность противостоять ситуативным доминантам, т. е. потребностям экстренно актуализированным сложившейся обстановкой.

Сведение психической деятельности человека к одному лишь сознанию не в состоянии объяснить ни диалектику детерминизма и свободы выбора, ни механизмы творчества, ни подлинную историю культуры. Только признание важнейших функций неосознаваемого психического с выделением в нем принципиально различных феноменов под– и сверхсознания дает возможность естественно-научного материалистического ответа на самые жгучие вопросы человековедения.

Исследование неосознаваемого психического как предмета науки должно отвечать всем требованиям, предъявляемым к любому научному исследованию, к числу которых относятся безусловная воспроизводимость полученных фактов, их количественный анализ, использование современной экспериментальной техники и т. п. Примером подлинно научного, строго объективного изучения неосознаваемых проявлений высшей нервной деятельности человека могут служить неоднократно упоминавшиеся нами работы Г. В. Гершуни, Э. А. Костандова, Р. Сперри, других советских и зарубежных авторов.

Но неосознаваемое психическое получает отражение и в искусстве как специфической разновидности познания человека, его внутреннего мира, его взаимодействия с постигаемой и преобразуемой им действительностью. Если результат научного познания адресуется только к сознанию других людей, то произведение искусства наряду с сознанием обращается к под– и сверхсознанию воспринимающего субъекта. Искусство вызывает подсознательные ассоциации у зрителя, мобилизует его подсознательный опыт, формирует наряду с осознаваемым и неосознаваемое отождествление себя с героями художественного произведения.

Еще более важную роль в процессе восприятия произведений искусства играет их воздействие на сверхсознание зрителя, предполагающее встречное сотворчество воспринимающего субъекта. Процесс сотворчества делает выдающееся произведение искусства поистине неисчерпаемым источником информации, которую извлекает из него каждый зритель – носитель индивидуально-неповторимого жизненного опыта, каждое новое поколение, обращающееся к великим произведениям искусства на протяжении тысячелетий. Именно к сверхсознанию зрителя (читателя, слушателя) адресуется непереводимое с языка образов на язык логики «сообщение» художника, то, что К. С. Станиславский назвал сверхзадачей художественного произведения. Наличие неосознаваемых компонентов художественного восприятия получило отражение в эмпирическом утверждении о том, что при созерцании (прослушивании) произведения надо стремиться не столько вдуматься, сколько вчувствоваться в его содержание, в его сокровенный смысл. В искусстве важнее не знать, а догадываться, утверждал В. Э. Мейерхольд. Поскольку каждый предмет имеет общее для всех представителей данной культуры значение и сугубо индивидуальный «личностный смысл», искусство, по мнению А. Н. Леонтьева, «есть та единственная деятельность, которая отвечает задаче открытия, выражения и коммуникации личностного смысла действительности, реальности» (Леонтьев, 1983, с. 237).

Как специфическая форма познания действительности, искусство обладает чертами, отличными от фундаментальных принципов современного научного познания, а именно:

• невоспроизводимостью, поскольку каждое подлинное произведение искусства уникально и неповторимо;

• принципиальной неизмеряемостью, поскольку искусство оперирует качеством, а не количественной мерой познаваемых им явлений;

• непереводимостью на язык логики, на язык дискурсивного мышления;

• относительной независимостью от «приборного вооружения», поскольку «инструмент» художника – это прежде всего он сам.

Подобно тому как достижения науки, технологические открытия, социальные нормы, системы этических ценностей и т. п. формируют то, что мы называем общественным сознанием, произведения искусства фиксируют и передают следующим поколениям элементы неосознаваемого, под– и сверхсознательного психического. Это дает нам право говорить о наличии «общественного неосознаваемого». Если сюда добавить и тот неосознаваемый опыт, который ребенок впитывает путем имитации, то «общественное неосознаваемое» в нашем понимании может быть противопоставлено «коллективному бессознательному» К. Юнга, полученному неведомо каким путем от далеких предков.

Вот почему совершенно не обязательно «заменять» парадигмы научного познания принципами постижения неосознаваемого психического, якобы принадлежащими исключительно дзен-буддизму, медитации и древним восточным верованиям (Налимов, Дрогалина, 1984), поскольку эти принципы присущи искусству на всем протяжении его тысячелетней истории.

В культурно-историческом процессе возникновения искусства огромную, если не решающую, роль сыграла потребность (инстинкт) подражания, не ограничивающегося воспроизведением действий