Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.

— О боже, ну ты и болван! Какой график выплат?

Я взглянул на часы.

— Сегодня в три.

— Забудь об этом. — Денхольм положил свою сеть. — Объявляй о банкротстве. Рейнард подготовит для тебя все бумаги, он хороший человек. Горькая пилюля, мне ли не знать, но всем кредиторам придется от тебя отстать. Закон ясно говорит…

— Закон? Все, что мои кредиторы знают о законе, — это как корячиться над парашей в переполненной камере.

— Тогда тебе надо где-нибудь залечь.

— Они очень, очень хорошо знают все места, где можно залечь.

— Уверен, что не за пределами шоссе «эм-двадцать пять». Остановись у друзей.

У друзей? Я вычеркнул тех, кому должен был деньги, умерших, исчезнувших в кроличьей норе времени, и остался с…

Денхольм сделал окончательное предложение:

— Я не могу одолжить тебе денег. У меня их нет. Но за услугу-другую мне должны предоставить удобное местечко, где ты, наверно, сможешь на какое-то время залечь.

Храм Крысиного Короля. Ковчег Бога Сажи. Сфинктер Гадеса. Да, вокзал Кингз-Кросс, где, согласно «Удару кастетом», отсос стоит всего пять фунтов — в любой из трех дальних левых кабинок подземного мужского туалета, круглосуточно. Я позвонил миссис Лэтем, объяснил, что на три недели уезжаю в Прагу, встречаться с Вацлавом Гавелом[132]— ложь, последствия которой прицепились ко мне как лишай. Миссис Лэтем пожелала мне счастливого пути. Она справится с Хоггинсами. Миссис Лэтем совладала бы и с десятью казнями египетскими. Я недостоин ее, знаю. Часто недоумеваю, почему она остается в «Издательстве Кавендиша». Во всяком случае, не из-за тех денег, что я ей плачу.

Я изучал множество билетов разного вида в автомате: дневной в две стороны с плацкартой, дешевый дневной в одну сторону без плацкарты и т. д., и т. п., но какой, о, какой же нужен мне? Чей-то палец дотронулся до моего плеча, и я, вообразив в нем угрозу, отпрыгнул на целую милю — это была всего лишь старушка, хотевшая дать мне совет: мол, билеты в оба конца дешевле, чем в один. Подумал было, что она выжила из ума, но, побейте камнями чертовых ворон, так оно и было. Я стал так и этак совать в автомат банкноту: сначала головой нашего монарха вверх, потом вниз, потом передом, потом задом, но всякий раз он выплевывал ее обратно.

Так что я встал в хвост очереди к неавтоматизированной билетной кассе. Передо мной стояли тридцать один человек, да-да, я всех пересчитал. Продавщицы билетов выходили из-за своих прилавков и возвращались, когда им заблагорассудится. Закольцованная реклама призывала меня вкладывать деньги в строительство эскалатора. Наконец, наконец-то подошла моя очередь.

— Здравствуйте, мне нужен билет в Эд… в Эдинбург.

Кассирша игралась со своими здоровенными этническими кольцами-серьгами.

— На когда?

— Как можно скорее.

— На сёдня?

— «Как можно скорее» обычно подразумевает «сегодня», да.

— Я не продаю билетов на сёдня. Они там, в других ’кошках. Эта ’кошка то’ка для заранее.

— Но вон тот красный мигающий указатель направлен именно на ваше окно.

— Не бывает. Проходить надо, быстро. Задерживаете очередь.

— Нет, тот чертов знак указывает именно на ваше окно! Я отстоял в очереди двадцать минут!

Она впервые глянула на меня с интересом.

— Хотите, чтобы я для вас изменила правила?

От гнева Тимоти Кавендиш заискрил, словно вилки в микроволновке.

— Я хочу, чтобы вы поскорее эволюционировали в разумное существо и продали мне билет в Эд.

— Я не терплю, когда ко мне обращаются в таком тоне.

— Я — чертов клиент! Это я не потерплю такого обращения! Позовите своего главного!

— Я сама себе главная.

Ворча проклятие из какой-то исландской саги, я вернул себе место во главе очереди.

— Э! — возопил некий панкер, чья прическа выглядела так, словно из черепа у него торчали гвозди. — Здесь же гребаная очередь!

Никогда не извиняйтесь, советует Ллойд Джордж.[133]Скажите это снова, только еще грубее.

— Знаю, что здесь «гребаная» очередь! Один раз я уже в ней отстоял и не собираюсь стоять снова только потому, что эта Нина Симон[134]не продает мне чертов билет!

Подбежал цветной йети в нелепо сидящей на нем форме.

— Что за шум?

— Этот старик полагает, что его необъятный живот дает ему право лезть без очереди, — сказал скинхед, — и отпускать грязные расистские замечания в адрес вот этой дамы афро-карибского происхождения в окне предварительной продажи билетов.

Я не мог поверить своим ушам.

— Слушайте, приятель, — обратился ко мне йети со снисходительностью, приберегаемой для калек и престарелых, — в нашей стране очереди существуют для того, чтобы все было по справедливости, ясно? А если вам это не нравится, вам следует вернуться туда, откуда вы явились, поняли?

— Я что, похож на чертова египтянина? Похож? Я знаю, что здесь очередь! Откуда? Потому что я в ней отстоял, так что…

— Этот джентльмен заявляет, что вы не стояли.

— Вот он? А он по-прежнему будет «джентльменом», когда станет карябать «Приют для попрошаек» на том доме, где вам выделили квартиру?

Его глазные яблоки так и выкатились, вполне серьезно.

— Транспортная комиссия может вас отсюда вытолкать, или же становитесь в эту очередь, как член цивилизованного общества. По мне, хорошо и то и другое. А вот когда лезут без очереди, это не по мне.

— Но если я буду стоять в ней снова, то опоздаю на свой поезд!

— Совершенно, — провозгласил он, — поделом!

Я воззвал к тем, кто стоял позади этого двойника Сида Роттена.[135]Может быть, они видели меня в очереди, может быть, нет, но все избегали взглянуть мне в глаза. Англия пошла к чертям, да-да, к чертям, к собачьим чертям.

Прошло больше часа, прежде чем Лондон сдвинулся к югу, забирая с собой Проклятие Братьев Хоггинсов. Грязный поезд забили пассажиры из пригородов, эти несчастные души, дважды в день участвующие в лотерее обветшалых железных дорог Британии. Самолеты, ожидая разрешения на посадку, кружили над Хитроу так же плотно, как летом комары над лужей. Слишком много гноя в этом чертовом городе.