У Майи не было никаких сомнений, что она сможет выследить и убить Джулию Остриан. Остриан неопытна. Она никогда не бегала достаточно далеко и быстро. Это только вопрос времени. Пока же нужно свалить на пианистку убийство Ориона Граполиса. Эту идею ей подсказала вдова убитого...

Майя быстро стерла отпечатки своих пальцев с пистолета и бросила его на ковер. Он скользнул, остановившись рядом с креслом, в котором сидела Джулия Остриан.

Она улыбнулась, закрыла дверь, вытащила запасной пистолет из кобуры на ноге, а затем добежала до конца вестибюля. Распахнула пожарную дверь, спустилась по задней лестнице и бросилась в холодную и бодрящую городскую ночь. И тут же увидела Остриан.

С развевающимися светло-каштановыми волосами Джулия бежала на юг по Парк-авеню. На ней были темно-синие широкие брюки и белый блейзер, который сверкал в уличных огнях, как неоновая вывеска. У нее не было ни машины, ни денег, ни кредитных карточек. Ни оружия, которым она могла бы защититься. Не было даже монеток, чтобы позвонить из автомата.

Майя улыбнулась еще раз и рванула вдогонку. По сути дела, Остриан была уже мертва.

19.02. СУББОТА

НЬЮ-ЙОРК

Сэм Килайн ехал на север по Парк-авеню, высматривая среди вечерних теней место для парковки. Он не обращал внимания на величественные многоквартирные здания, усеявшие престижный район, и на спешащих пешеходов, толкающихся на тротуарах. Он готовился к встрече с Джулией Остриан.

Двигаясь в сторону построенного из красного гранита здания Азиатского общества, он, дразня сам себя, думал о Янтарной комнате. После войны ходило множество всяких слухов...

Одни говорили, что офицеры СС заставили советских пленных спрятать Янтарную комнату, а затем расстреляли их. Другие — что СС вывезло ее по туннелю, соединявшему Кенигсберг с Берлином. Вариант совершенно невероятный, но возбужденное воображение еще и не такое подкидывало. Кое-кто считал, что хранитель замка спрятал комнату где-то за пределами Кенигсберга, а затем обманул русских, заставив их думать, что она уничтожена. А поскольку американские солдаты посылали домой всякое награбленное имущество, то ходили слухи, что немцы упрятали комнату в одной из соляных шахт в Граслебене или Меркерсе, а американцы нашли ее и тайно отправили в Штаты. Еще одна версия гласила, что ее нашли советские офицеры и под большим секретом доставили в кремлевские катакомбы, где с ней могло случиться все что угодно.

Сэм мысленно представил почти сто квадратных метров поверхности, покрытых янтарем. Он не был религиозным человеком, но тихо молился о том, чтобы Джулия Остриан обладала сведениями о Янтарной комнате. До ее дома оставалось всего два квартала.

Он решил, что, если она не расскажет добровольно все, что знает, он добьется этого другим способом. Очевидно, она была слишком богата для подкупа. Но может быть, он сможет обмануть ее. Или запугать. Кроме того, существовала возможность того, что она прислушается к доводам разума. Но это представлялось ему крайне сомнительным. Богатые мыслят иначе. Он как раз занимался тем, что мысленно отклонял все предвзятые мнения, готовя себя к препятствиям, которые, как он ожидал, начнет нагромождать Джулия Остриан, и едва не упустил поразительное зрелище...

Он снизил скорость, но тут же решил, что, должно быть, ошибся. Вначале он увидел женщину, напоминавшую Джулию Остриан — длинные золотисто-каштановые волосы, стройное тело. Но она мчалась по Парк-авеню так, словно за ней гнался истребитель МиГ, и то, как она огибала препятствия и увертывалась от людей, говорило ему, что она видит, куда направляется. По давней привычке он быстро охватил взглядом ее лицо — большие глаза, тонкий нос, надменный профиль. Рот с полными розовыми губами был слегка приоткрыт, а темные брови подняты, образуя совершенные дуги ужаса и гнева. Она металась по улице в разные стороны, пытаясь поймать такси.

Она не могла быть Джулией Остриан. Та была слепая.

Но он вспомнил прочитанное этим утром. Она занималась подъемом тяжестей и регулярно занималась в гимнастических залах роскошных отелей, в которых останавливалась по всему свету... Это было частью ее профессионального режима, поддерживающего выносливость мышц, необходимую для великолепного исполнения больших и трудных пьес наподобие Третьего концерта Рахманинова.

Но кто гонится за ней? И почему?

И тут он увидел ее преследовательницу — черноволосую женщину в темно-сером брючном костюме. Она почти сливалась с городским пейзажем, настолько незаметна была ее одежда в вечерних тенях. Ее выдавала скорость. Она петляла среди прохожих, казалось, оставляя в воздухе след, как реактивный самолет.

Похоже, что она скоро догонит Остриан...

* * *

Ужас и ярость гнали Джулию, когда она старалась скрыться от женщины, убившей ее мать, убившей Ориона. И теперь жаждущую убить ее. Внутри все свело. В висках стучал страх.

Беги. Беги.

Быстрее. Быстрее.

Ее охватило замешательство. Слишком многое привлекало внимание.

Она так долго была слепой, что обычные защитные функции организма оказались недостаточно развитыми и не срабатывали в ней.

Спеши! Ты должна бежать быстрее!

Слишком много уличных знаков. Гудящих такси. Раздраженных лиц.

Тротуары. Шагающие ноги. Бетонные парапеты. Уличные фонари. Плачущие дети. Собаки на поводках, выведенные на вечернюю прогулку. Сердитые взрослые, ругающие ее, когда она наталкивалась на них, яростно пытаясь оторваться от убийцы.

Она не может остановиться, чтобы поймать такси. Пора кончать со всем этим. У нее даже нет наличных денег.

Быстрее! Быстрее!

Она страстно мечтала о мире зрячих людей. Теперь у нее не было времени, чтобы жить в нем.

Произошло слишком много перемен. В ее голове все спуталось... Орион убит. Сейчас нельзя думать об этом. Сейчас она должна бежать. Бежать без устали.

Она резко прибавила скорость. Легкие болели. И повсюду, куда она бросала взгляд, на нее обрушивались ошеломляющие перемены. Они были в одежде, в странных прическах и даже в облике некоторых зданий, хотя в этой части Парк-авеню большинство сооружений отличались утомительным однообразием. На мгновение она вспомнила, каким она видела дом 740 по Парк-авеню — он был в строительных лесах и затянут сеткой. Это было одно из самых впечатляющих строений Манхэттена, но она ясно помнила, каким оно было темным и скучным до того, как оказалось закрыто лесами. Теперь его известняк угольного цвета был отчищен до блестящего серого, присущего викторианской эпохе, и оно возвышалось, сияя, там, где она помнила лишь угрюмость лесов.

Не останавливайся. Не думай. Беги. Беги. Беги.

И ей нужно было привыкнуть ко всему этому. Сразу же.