К слову сказать, последний персонаж удивительным образом кого-то мне напоминал. Это мое — какое уж там по счету? — «я» уж очень смахивало на повзрослевшего Антона, того самого патлатенького аукциониста, а по совместительству сладкоголосого наставника Лулу. Я даже не исключаю, что вполне уместно было бы представить его и в роли скрипача в обнимку с воющей, визжащей скрипкой, от которой невозможно, да просто некуда бежать. Вот только этого мне не хватало! А все потому, что приметы были как одна к одной — и рост, и посадка головы, и эта уверенность в себе, переполнявшая его буквально до краев, так что казалось, будто еще чуть-чуть — и она брызнет изо рта и потечет могучим, все сокрушающим на своем пути потоком. Однако шевелюры прежней уже нет, волосы заметно поредели, да и цвет их, как водится, заметно со временем поблек. Ну так ведь время и не такое с нами делает.

Однако более всего поражало в этом моем «я» — или все же не в моем? — совсем другое. Оно, точнее, он… Он явно получал удовольствие оттого, что его выставили голым напоказ. Даже подумалось, уж не второе ли это «я» Томочкиного Николаши, неведомо каким путем затесавшееся в компанию моих alter ego. Но нет, такого и в кошмарном сне случиться не должно, и уж никак нельзя было это предположить в происходящем наяву передо мной. Наверняка причина тут иная. Пожалуй, дело в том, что вдохновение ни в каких покровах не нуждается. Да, именно так! Потому что иначе и вправду не разберешь ни где у него что, ни зачем, к примеру, та деталь или чем этот орган занимается. В нем все должно быть ясно и определенно, как при анализе достоинств любого полезного для вас явления, когда весь смысл происходящего только в том и состоит, чтобы снизошла на вас та самая благодать. И чтобы никаких сомнений не возникало — вот именно этого вам и было надо.

О господи! Да куда это меня совсем некстати понесло? Я ведь, как-никак, не вещь, я — это я, со всеми моими недостатками, достоинствами, болячками и с неизбежным завтрашним похмельем. Не агрегат и не муляж, даже не манекен, которых можно наплодить с три короба и выставить для показа на витрине. Я нечто куда более по своей сути привлекательное. И, с удовольствием оглядев свои покрытые загаром кожные покровы, я с невозмутимым… нет, даже с гордым видом воззрился на толпу.

И вдруг среди множества глазеющих на меня зевак я узнаю… Лулу. Как это можно?! Я перед ней со всеми своими «я» и абсолютно голый! Я… то есть мы… Нет, вроде бы не мы, а я. Зачем она здесь? Кто ей сообщил об этом? Как выбралась из квартиры? И как ей объяснить потом? Все эти мысли разом ослепили меня, как огненный шар возникшего перед глазами сгустка молний. Я весь как бы сжался, ожидая, когда это сияющее нечто приблизится, коснется моего лица и я, недвижный образ всех этих обугленных alter ego, буду смиренно ждать, когда поволокут меня, погрузят в катафалк и повезут, чтобы наконец-то сбросить в заранее выкопанную мною же самим могилу. Все точно, лучше и не сделаешь, только бы не забыли туда же поместить и то, что осталось от тех, теперь уж никому не нужных моих «я». Без них, знаете ли, было бы совсем грустно и уныло.

Ну вот, вроде и сбылось. Оркестр наяривает похоронный марш, а рядышком накрыт богатый стол — начинаются поминки. Уже присутствует закуска в оголодавших животах, по рюмкам вновь разливают разбавленную чьими-то слезами водку, и почему-то бледною луной отсвечивает некий волосатый зад… Эй! А эти-то откуда набежали? Неужто и они — тоже из моих ранее не известных никому, законспирированных «я»? Сколько же их успело расплодиться? И вот у кого на ляжках, у кого на заднице читаю: «злость», «лицемерие», «предательство», «коварство»… Нет, ну не может же такого быть! Ишь, выползли наружу. Ребята, мы с вами так не договаривались. Лулу! Но я же тут совершенно ни при чем!

И вот, собрав остаток сил, проламываю крышку гроба и, разгребая комья грязи и цветов, вытягиваю, выпихиваю на поверхность свое тело. Все в ужасе разбегаются. Закуска, рюмки, водка, напутственные тосты за упокой души — все недопито, не съедено, все брошено на полуслове. И остается одна Лулу. А мне только этого и надо.

— Прости! Прости!! Прости!!!.. — Я повторяю это слово несчетное число раз, как будто обилие моих маленьких «прости» со временем может стать огромной, ни с чем не сравнимой просьбой о помиловании. Может, может, даже должно! Но никогда не станет…

Так я же вам и говорю о том, что в квартире словно бы чего-то не хватает. А все потому, что нет Лулу.

В принципе никто не может запретить вам создать в своем воображении такие обстоятельства, при которых вы, уважаемый читатель, окажетесь в одной постели, скажем, с енотом или же с ужом. Точно так же поодаль, то есть на другой половине обширнейшей, покрытой шелковой простыней кровати, может посапывать пластмассовый скелет — наглядное пособие, на одну ночь позаимствованное из анатомического кабинета. Наконец, вполне допустимо представить себя, любимого, лежащим рядом с рессорой от проржавевшего тягача времен освоения целинных и залежных земель. Что в этом особенного? Такое вполне в порядке признанных вещей, тем более что привязанности к неодушевленным предметам время от времени куда более необычные случаются. Но оказаться в полном неглиже, более того, под одним двуспальным одеялом с этой!..

Я спал. Впервые крепко спал после утомительного дежурства и нервотрепки нескольких последних дней. Я спал. Спал после изрядной дозы коньяка. Даже, наверное, слегка похрапывал. И сквозь сон радовался, что наконец-то удалось избавиться от этого своего второго «я», от его занудной трескотни, сопровождавшей всякий раз любые возникавшие у меня сомнения, и вот теперь смогу, не отвлекаясь на пустяки, посвятить себя чему-то более или менее достойному. А там, глядишь, и Лулу объявится. Ах, как же славно могла бы сложиться наша жизнь, если бы не…

Тут вдруг послышался то ли короткий крик, то ли чье-то болезненное всхлипывание, и вслед за тем пронзительно и протяжно заскрипело. Для тех, кто снова ничего не понял, поясню — это раздался скрип медленно отворяемой входной двери. Тем, кто и на этот раз ничего не уразумел, возможно, следует сказать, что дверь запела безвестную арию из оперы «Аида». Там тоже вроде бы присутствовал такой же грустный, совсем безрадостный мотив. Ладно, с дверью вроде бы разобрались. Ну так и что все это означает? Вы скажете, пришла Лулу? Да нет, едва ли, на нее как-то уж очень не похоже. В общем, нечто малопонятное происходило там, какой-то шорох, шепот, натужное сопение. Будто незваный гость, вломившись в дом, раздумывал, не зная, что же ему дальше предпринять.

И вот теперь только наконец решился.

Я открываю глаза и вижу, как огромная гусеница с желтоватым, слегка отвисшим, вероятно, после длительного разговения брюшком медленно вползает в комнату, оставляя единственного свидетеля этой сцены едва ли не в паническом недоумении — так сколько же ее там, за дверью, обретается? И пока часть этого существа в некотором смущении топталась у порога, одна маленькая головка будто с выточенными из черного дерева рожками уже оглядывалась по сторонам, другая же в это самое время придирчиво осматривала себя в висящем на стене огромном зеркале на предмет выявления каких-либо дефектов на крохотном подобии физиономии. Прочие, тоже не менее отвратительные головки, расталкивая друг друга, спешили протиснуться к зеркалу поближе, дабы в самых мельчайших деталях разглядеть, что там у них и как. Видимо, вполне удовлетворившись внешним видом, гусеница неспешно развернулась и засеменила всеми своими бесчисленными ножками прямо по направлению ко мне, по пути следования о чем-то возбужденно беседуя сама с собой и в такт движению покачивая рогатыми головами.