- Оглушить. Или что вы там, менталисты, умеете, - развернулась и вышла из хранилища.

Я кожей почувствовала устремленные на меня взгляды Эстер и Доры. Ну нет, так просто я вам не дамся! Защитное поле материализовалось в тот же миг, но Дора оказалась более сильным псиоником, чем я полагала! Голова закружилась, дыхание сбилось и мне пришлось опереться обеими руками на ближайший ящик. Всего на пару мгновений я потеряла ориентацию в пространстве, но этого вполне хватило злоумышленницам, чтобы беспрепятственно запереть меня в хранилище, в дальней части которого уже пылал огонь.

Разумеется, меня тут же охватила паника. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что выхода из этой западни нет. Но толку от того, что я буду до хрипоты кричать и колотить в дверь руками? Что-то слабо верится, что за запертыми дверями выстроилась шеренга спасателей!

Перед глазами вдруг возник образ профессора Холи. И практика, которую ему я сдала на отлично. Это мой единственный шанс на спасение. И если не сработает он, уже не поможет ничто.

Я уселась прямо на пол хранилища, обняла руками колени и попыталась сосредоточиться. Сейчас меня не должен пугать ни гул подбирающегося пламени, ни удушающий запах гари. Ментальные волны рванули от меня во все стороны, разнося с собой призыв  о помощи. Здесь в агентстве работают и другие менталисты, которые не связаны с коварными планами Анрисы. Да и остальные псионики, хоть и не все, могут распознавать ментальные сигналы, если обладают повышенной чувствительностью. Не может быть такого, что в радиусе квартала не отыщется ни одного псионика, который бы услышал мой призыв! Меня услышат и спасут!

Удерживать сигнал становилось всё труднее. Огонь слишком быстро подбирался ко мне. А еще мне приходилось защищать сознание от волшебной взвеси сновидений. От огня флакончики лопались и взвесь, испаряясь, заполняла хранилище своими парами. Вот меньше всего мне хотелось перед смертью увидеть шляпки госпожи Жозефин Лелье или рекламу салона красоты.

Меня уже наполняло отчаяние. Спиной я чувствовала подбирающийся жар. Дышать становилось всё труднее. Я понимала, что это конец. Моё сознание уже заволокло туманом, когда я ощутила слабый толчок. Подняла голову и увидела, что двери хранилища содрогаются от ударов. Это на самом деле? Или это обман зрения, мираж?

Двери вдруг с угрожающим скрежетом, который перекрыл гул пожара, упали на пол. Вихрь искр взмыл вверх, заставляя руками закрываться от их жалящих прикосновений. А потом я увидела в дверном проёме две высокие фигуры. Это или воздействие сновидений, или я уже умерла и меня встречают стражи загробного мира. Но фигуры шагнули вперед, и я увидела, как всё еще летающие искры оседают пеплом на светлых волосах Мартина и на широких плечах Кристиана.

Глава 29 Когда хочется лопнуть от любопытства

Всё-таки концентрированные пары магической взвеси для сновидений сделали своё дело. Я пребывала в каком-то странном состоянии: то проваливалась в забытьё, то выныривала из него и, ухватив сознанием кусочек реальности, снова погружалась в пучину тяжелой дремоты. Словно сквозь вату до меня доносился голос доктора Лейзва:

- Сильнейшее отравление! Девочка надышалась всякой гадостью, чего вы хотите? Никаких посещений, она всё равно вас не узнает!

Когда я, наконец, вырвалась из лап забытья, то чувствовала себя так, словно головой долго и упорно пыталась пробить кирпичную стену. Болело всё, мне даже моргать было больно. Я только и могла смотреть на белёный потолок больничной палаты, а в том, что я нахожусь не дома, не было никаких сомнений.

Чуть слышный скрип двери, шорох легких шагов. Тихий вздох и тут же голос медсестры:

- Доктор Лейзв, она пришла в себя!

К моему счастью, объяснять появившемуся доктору своё состояние мне не пришлось. Одного взгляда на меня Лейзву хватило, чтобы всё понять. В меня чуть ли не силой влили обезболивающее, потому что малейшее движение губ причиняло боль. Ужасная мысль кольнула: а что, если моё лицо обезображено пожаром? Последнее, что я помню, это как Кристиан поднял меня на руки, а потом – темнота. Вдруг на меня упала какая-нибудь горящая балка или еще что-то? Ведь всё болит! Но додумать эту мысль и ужаснуться в полной мере я не успела. Обезболивающее начало действовать. Только переживший сильнейшую боль человек знает, какое наслаждение наступает, когда боль затихает. А потом я уснула, но теперь уже нормальным сном измученного человека.

В следующее свое пробуждение я сразу же прислушалась к ощущениям. Осторожно пошевелила пальцами руки и, удостоверившись, что это легкое движение не отзывается болью, дотронулась рукой до своего лица. Вроде все, как и должно быть. Никаких рубцов и шрамов.

Силы возвращались, но, к моему сожалению, совсем не такими темпами, как бы мне хотелось. Максимум на что меня хватало – это сидеть, откинувшись спиной на подушки. А еще я чувствовала себя в полной изоляции. Никаких вестей, никаких посещений. Даже газету отказались принести! Но ведь там, за стенами больничной палаты кипит жизнь! И судя по тому, что я оказалась в самом эпицентре кипящей лавы, от меня много чего скрывают!

Дверь приоткрылась, и я увидела медсестру с букетом алых роз в руках:

- Фрида, это тебе просили передать. Но доктор не разрешил оставить цветы в палате. Тебе запрещены пока все сильные ароматы, а розы,- тут медсестра опустила лицо к бутонам и сделала глубокий вдох,- просто опьяняюще пахнут. Я оставлю их в коридоре.

- А кто принёс цветы?

- Господин Тодд. Он очень хотел вас видеть, но доктор запретил.

Только вечером ко мне пропустили маму. Видимо, ей строго настрого запретили говорить на определенные темы, поэтому мама делилась домашними новостями. Я все-таки шепотом спросила:

- Мам, а что там происходит? Снаружи?

Мама отмахнулась:

- Ровным счётом ничего, о чем стоило бы говорить!

Да что там, государственный переворот что ли?!

На следующее утро я решила всем доказать, что вполне нормально себя чувствую. Выбралась из постели и прошлепала в ванную комнату, которая находилась тут же, в палате. Вчера мама принесла мне сумку со всеми необходимыми принадлежностями, так что, закончив все гигиенические процедуры, почувствовала себя человеком. Хоть и немножко уставшим. А выбравшись из ванной комнаты, тут же наткнулась на суровый взгляд доктора Лейзва и не менее суровый взгляд Кристиана. Ойкнув, шмыгнула в постель, натянув одеяло до подбородка. Потому что мой вид в больничной сорочке ну точно не предназначен для глаз некоторых мужчин.

Лейзв перевёл взгляд на господина Тодда и непререкаемым тоном