За столом появились Лоренцо и Клариче, свеженькие, хорошо причесанные, с сияющими лицами, как всегда, безупречно одетые. Принять две сотни гостей, из которых пятьдесят человек остались ночевать в доме, – дело нешуточное, но по их виду этого не скажешь. Козимо считал такие приемы чистейшей показухой. Ведь он хорошо знал супругу своего кузена, которая только и ждала момента, когда все гости наконец разъедутся.

Места за столом рядом с Лоренцо и Клариче были еще свободны. «Кому же предназначаются эти почетные места?» – подумал Козимо. Ответ не замедлил явиться в лице донны Лючии и Джакомо де Пацци.

Козимо был ошеломлен. Кто бы мог подумать, что именно эти двоим, с кем он избегал встречи, предоставлялись самые почетные места. В начале вечера при их приближении он удалялся в сторону, скрывался за занавесами, прятался за широкими спинами купцов или сливался с массой танцующих – всегда находились дамы, желающие с ним покружиться в танце. Но здесь, за длинным столом, от их глаз не укрыться. Спрятаться не за кем. Бежать некуда. Козимо был бессилен перед Пацци.

Слуга помог донне Лючии усесться на стул. Она улыбнулась Лоренцо, кивнула Клариче и окинула взглядом сидящих, словно ища кого-то.

«Меня, – мелькнуло в голове Козимо. – Меня ищет. Глупо надеяться, что от нее скрыли факт моего присутствия. Старая ворона отлично знает, что я здесь».

Донна Лючия наградила Козимо ледяным взглядом. Она готова была выцарапать ему глаза, считая его виновным во всех смертных грехах: в разладе с семьей Медичи, в загубленной жизни Джованны.

Козимо тоже наблюдал за происходящим. Джованны за столом не было. Ничего удивительного. Она часто болела и не выходила из дома. И вдруг! У него встал ком в горле. Джованна! Бедное существо! Глядя на нее, невозможно было представить, что когда-то это была цветущая, молодая красавица. Вместо того чтобы выйти замуж, родить детей и обрести семейное счастье, она предпочла безбрачие. Она высохла, как гроздь винограда, которую забыли снять с лозы. Почему она не вышла замуж? В претендентах на ее руку недостатка не было. Уж не Джакомо ли, безумно любивший свою сестру, препятствовал ее браку? Не хотел отдавать ее другому мужчине? Отвергал каждого жениха, пока все не разбежались?

Козимо снова перевел взгляд на Джакомо. Они давно не виделись, избегая встреч, а если случайно оказывались в одном месте, то безмолвно проходили мимо друг друга. Каждый раз, когда он видел Джакомо, взгляд его бывшего друга пронзал его, словно удар кинжала. А было время, когда он поверял ему все свои тайны, – и в детстве, и в ранней молодости. Вместе они спасали бродячих котов, вместе воровали сладкие пирожки в пекарне горбатого булочника или, забравшись на старое дерево, рассказывали друг другу о строгостях в родительском доме, о первых любовных приключениях. Эликсир перевернул их жизнь. Козимо отдал бы все на свете, чтобы вернуть тот день, вычеркнуть его из жизни, когда они встретились с гадалкой. Если бы тогда он не вытащил силой Джакомо из их семейной церкви, вся жизнь пошла бы по-другому.

Джакомо сидел за столом с самым невозмутимым видом, будто между ними ничего не произошло. Козимо знал, что о нем говорят все эти гости, все слуги, все жители Флоренции: «Какой милый синьор Джакомо де Пацци!», «Какой приветливый и щедрый», «Какой скромный, несмотря на богатство, и о бедняках не забывает», «О нем дурного слова не скажешь», «Каждый день посещает мессу» и т. п. Козимо посмеивался над этими слухами. Никто не знал, что немногочисленная челядь, живущая в доме Джакомо, от страха говорит только шепотом, а родная сестра на ночь запирает на засов свою комнату. Никто не знал истинного Джакомо, не видел безумного блеска в его глазах, когда он рассказывал Козимо о смерти своего отчима. Козимо был единственным, до кого дошел смысл его улыбки, когда тот поднял бокал вина в его честь. Козимо понял, что Джакомо что-то замышляет.

На это указывало многое: выражение губ, характерная складка на лбу, особый блеск в его глазах. Кто-то бы счел это признаком его веселого настроения. Но Козимо знал, какая буря бушует в его голове. То, что многие приняли за улыбку, на самом деле было злорадством, демонической радостью от сознания того, что он обладает секретом эликсира, о котором Козимо даже не догадывался.

Слуги вносили в зал одно блюдо за другим. Соседи Козимо по столу нетерпеливо ерзали в предвкушении удовольствия, возбужденно толкались, задевали его локтями. У Козимо было ощущение, что он находится между наковальней и молотом. Одна дама, не в силах ждать, когда ее обслужит слуга, почти вырвала у него из рук блюдо с плавающими в масле сардинами и положила себе на тарелку такую гору еды, которой хватило бы, чтобы накормить семью из шести человек. Потом она передала блюдо другом;, соседу, не уступавшему ей в прожорливости. Когда блюдо наконец дошло до Козимо, на нем одиноко плавала единственная мелкая рыбешка. Из вежливости он положил ее себе на тарелку, но есть не стал: справа и слева стояло такое чавканье, что у него начисто пропал аппетит.

– Прекрасная была рыба, – хрюкнул толстяк, вытирая кусочком хлеба масло на подбородке.

– Да, ничего не скажешь, – подтвердила дама по другую сторону. – А что еще будет! Я вижу, несут… Кажется, жареные голуби…

Перечисления всех яств, способных привести ее в экстаз, Козимо не стал ждать. Он грубо оборвал прожорливую соседку В середине стола началось что-то невообразимое. Внимание присутствующих было направлено туда, где находились Джулиано и Анна. Синьорина Анна вдруг резко поднялась, чуть не опрокинув стул, а слуга, споткнувшись о него, грохнулся на пол вместе с подносом. Драгоценный фарфор, стоявший на подносе, разлетелся на мелкие осколки вместе с горошинами на блюде. Анна оцепенела, ничего не поняв. Прижав ко рту платок, она страшно побледнела. И не только от испуга, как определил Козимо. Она тяжело дышала, стараясь сохранить самообладание, потом резко повернулась и стремительно выбежала из зала.

– Анна, любимая, что случилось? – воскликнул Джулиано и уже собрался было броситься ей вслед, но Клариче удержала его.

– Голубчик, останься здесь, я пойду посмотрю, в чем дело.

– Но… я… – бормотал Джулиано, побледнев не меньше Анны, и все же подчинился невестке и сел на свое место. – Что с ней такое?

Клариче потрепала его по плечу.

– Такое бывает с женщинами. Вино, жареная рыба. Видимо, слабый желудок. Не беспокойся, я о ней позабочусь. А если надо, вызову врача.

Она поднялась и вышла из зала. Козимо задумчиво сморщил лоб. От него не укрылась кислая мина на лице Клариче. Возможно, она думает, что Анна разыграла сцену, чтобы привлечь к себе внимание. Но почему недомогание Анны так разозлило Клариче?

Взглянув на Джакомо, Козимо чуть не выронил вилку из рук. Джакомо сиял от счастья, ликовал. На лице его было торжество. В последний раз таким счастливым Козимо видел своего бывшего друга в тот день, когда тот рассказал ему о смерти отчима. Козимо содрогнулся. Уж не отравил ли он синьорину Анну? Но зачем ему понадобилось ее убивать? Козимо наблюдал за Джакомо, невозмутимо продолжавшим свою трапезу, в то время как остальные гости все еше не пришли в себя от происшедшего, а слуги собирали с пола осколки и горошины.