— Ты хочешь сказать, что сто километров он ехал четыре часа?

— Часов я не считала, слишком уж много ты от меня требуешь. Во-первых, это будет побольше ста, может, даже сто сорок, а во-вторых, в Магдаленке они увязли в какой-то грандиозной пробке. Приехали, а их всех и задержали, они не успели сбежать. А у Вальдека не было ну никакой возможности пристукнуть шефа два часа назад, сама видишь, какое у парня замечательное алиби, и даже гаишники его подтвердили.

— Ну и отлично, а то я за него немного переживала, такая уж у меня чувствительная натура. А что еще рассказала пани Данута? Что еще у нее забрали?

— Общественность считает — кассеты с Эвой Марш.

Не понравилось мне это. Я сама охотилась за кассетами Эвы Марш. Но, может, сумею раздобыть их через Гурского?

— А на кой они им? Бедняги, еще разболеются…

— И пускай, и поделом, это будет наказание за то, что меня мучили, — злобствовала Магда.

— Радуйся, что не знаешь того, о чем я теперь знаю, иначе так легко не отцепились бы от тебя.

— А что именно ты знаешь?

— Про новый труп!

Вздрогнув, Магда уронила вилку.

— Ну зачем так пугать? Ты имеешь в виду того, Мартусиного? Ступеньского? А он при чем? Рассказывай!

— Пошли в гостиную. Там удобнее, да и надо проверить, что там слопали кошки, наверняка начали с рыбы. Для начала скажу: Яворчик распространял гадости по наводке Ступеньского.

Затаив дыхание, выслушала Магда несколько видоизмененное сообщение пани Вишневской. Мне пришлось следить за собой, чтобы не слишком выставлять на первый план папочку, ведь домашняя геенна огненная Эвы Марш — ее сугубо личное дело, незачем разглашать на весь свет.

— А все зависть! — верно заметила Магда. — Ты посоветовалась уже с каким-нибудь умным человеком? С Петриком, например? Да и с Островским не мешало бы…

Не знаю уж, что заставило меня вспомнить о ее драгоценном десперадо, вроде бы мы его никаким боком не затронули. А я все же спросила без всякой задней мысли:

— Если не ошибаюсь, ты собиралась уезжать? Что там с твоим кавалером? И едешь ли ты, в конце концов, в свой Гданьск или нет?

Магда поспешно отвернулась, словно ей вдруг сделалась неприятна столь бестактная особа. И каким-то деревянным голосом произнесла нечто непонятное:

— Я еще радуюсь, что хоть кому-нибудь нужна.

А сама уставилась неподвижным взглядом на сорняк, нагло выросший прямо перед террасой. Давно полагалось бы его выдернуть, да мне было интересно, что из него вырастет.

Я решила идти до конца, чтобы не осталось никаких недомолвок.

— А как же твой мексиканец-техасец?

— Он там.

— И не торопит тебя? — спросила я напрямик. Магду я хорошо знала, она не из беспомощных лилий.

Вот и теперь встряхнулась и отвела взгляд от сорняка.

— Ладно, чего там, скажу. Только очень прошу — никому!

— Был у меня где-то мегафон, да лень искать. Валяй!

— Вообще-то дело не в нем, просто я изменила свои взгляды. Да, он восхитительный самец, огонь-парень, но нельзя же всю жизнь провести в одной сплошной страсти. Признаюсь, хотелось испытать истинное упоение, но, понимаешь… надоел, что ли… А в его постоянстве я и с самого начала не была уверена. Был он тут в Варшаве, и выяснилось — он женат. А у меня эти женатики уже в печенках сидят, и меня сразу как-то заморозило, что ли… Нет, ни о какой депрессии и речи быть не может, но отвратило от него. Напрочь. Похоже, я вышла из себя и позволила себе больше, чем следовало. Оказывается, я совсем не гожусь для таких… отношений.

И тут ход моих мыслей уже был логичным и понятным. Я тихонько произнесла:

— Островский.

Магда развернулась ко мне всем телом:

— А ты как догадалась? Неужели так видно?

— Нет, просто флюиды. Ведь у вас взаимно…

— И не заикайся о взаимности! Не стану тебе рассказывать всего в подробностях, но Адам занозой застрял в моей биографии.

— Из этого следует, что вы давно знаете друг друга?

— Больше десяти лет. Я его много лет не видела — и вдруг встречаю его у тебя. Не знаю, хочется ли мне, чтобы все снова вернулось…

Я тактично промолчала, хотя и дураку понятно, что уже вернулось. Дело тонкое, и я не знала, как себя вести, ведь мне же было яснее ясного — Островского вовсю тянет к Магде, в глаза бросается. Мое же вмешательство зачастую выходило боком Может, в данном случае самое разумное — тихонько посидеть на заднице и не рыпаться…

— Я бы предпочла хоть что-то услышать от тебя, — жалобно произнесла Магда. — Почему ты молчишь?

— Потому как изо всех сил стараюсь подавить в себе бесцеремонность и нахальство, — вежливо пояснила я. — Есть у меня такие врожденные черты, которые меня же не раз доводили до беды. И бывало, после моих слов собеседник срывался с места и с проклятиями уносился прочь. С Островским такого не случилось…

Лицо Марты порозовело.

— Ну вот, я всегда знала, что ты способна оживить человека! Но может, на него так повлиял труп Заморского?

— Может, и труп. Островский — журналист, а журналисты, пренебрегающие трупами, недостойны своей профессии.

Довольно долго мы дискутировали на тему трупов и журналистов, но все же решили, что труп здесь ни при чем.

— И вообще в том, что ты пришла ко мне, не было ничего необычного, ведь ты же не вернулась из какого-то длительного путешествия, скажем, из ЮАР…

— Да, но меня выперли со второго канала! — напомнила Магда.

— Ну и что? Разве я принимаю только представителей государственного телевидения? А мне казалось, как раз наоборот.

— Ладно, допустим, ты права. Так ты думаешь, что он… О боже, я скольжу рядом с темой, как на обледенелом шоссе, лучше скажу прямо. Ведь сейчас я верчу-кручу, а собиралась прийти к тебе поговорить серьезно и начистоту. Давно я его не видела…

Так, а как у нас насчет еды? Хорошо бы продукт сам возникал на столе и не приходилось то и дело бегать в кухню и копаться в холодильнике. Красное вино и коньяк, креветки, сыр… Вот и славно, теперь можно и послушать излияния подруги.

— Если честно, то я почти решила остаться с моим десперадо, смирилась с тем, что он женат… Жена… ну что ж, пусть будет жена, как-нибудь свыкнусь. И тут вдруг появился Адам, и во мне все перевернулось.

Вздохнув, Магда глотнула коньяка, посмотрела на сорняк.

— Мы любили друг друга, — почти сухо заявила она — И что касается меня, то оказалось, что это чувство не осталось целиком в безвозвратном прошлом.

— С его стороны тоже, — еле слышно произнесла я.

— Может быть, — согласилась она — Но сила этого чувства слабее. Для него жена — самое главное, я могу занять лишь почетное второе место. Знала бы ты, как меня тошнит от этих почетных мест!