Барбара опускает свои оперные очки. Смотреть больше не на что. Опера закончилась. Завершение их героической авантюры оказалось беспрецедентным, скучным, лишенным всякой поэзии. Тупая вторичная переработка прожитой впустую жизни мгновенно превратила все в прессованное мясо.

Когда случаются несчастья, у любого человека нет другого выбора, кроме как вернуться к прежним привычкам, как к последнему прибежищу. Если бы у Барбары был телевизор, она вернулась бы к нему. И больше никогда не сдвинулась бы с этого места, медленно превращая саму себя в мемориал своей нежной умершей души. Бабушка предает себя энтропии. Всему конец.

Вместо этого, она продолжает свою историю. Это ее собственная жизнь, а не телешоу. Надо продолжать идти, пока не достигнешь тупика. Не важно куда, но вперед. Вернуться туда, откуда она приехала. Либо это, либо пребывание здесь в неопределенности. Она может включить приемник в автомобиле, поставить кассету с успокаивающими мелодиями и медленно, постепенно исчезнуть вместе со струнными инструментами. Бесшовный переход к безопасной загробной жизни. Она включает зажигание, но по-прежнему не может заставить себя начать движение, помещенная в безопасное чрево своего «мерседеса», ремень пристегнут, он готов смягчить удар при столкновении со стеной. Она нуждается в чем-то, чтобы уменьшить переполняющую ее боль. Бабушка снова одинока. Ее верная фляжка всегда при ней, старые привычки уходят с трудом. И если она когда-либо отчаянно нуждалась в выпивке, то этот счастливый миг налицо. Она прикладывает к губам холодный металл. Достаточно согревающего «Мартини», чтобы продезинфицировать разорванное сердце. Обжигающая жидкость спускается вниз по пищеводу и в течение нескольких секунд попадает в ее пересохшие вены. Она отстегивает ремень безопасности. Чувствуя себя достаточно пьяной, она помещает ногу на педаль газа и медленно движется по направлению к шоссе.

Покидая край света, Барбара еще раз пытается определить, в чем она нуждается, кроме нового напитка или профессии, одного любовника или двух, милосердия или преступной жизни. Ничто из этого не принесло ей доход, и меньше всего — преступление. Ее отчаяние достигает небывало высокого уровня. Она нуждается в чем-то большем, чем когда-либо нуждалась, хотя по-прежнему не может сказать, что это может быть. Бросив взгляд в черную дыру, она преодолела головокружение, пустота в ее жизни превратилась в зияющую пропасть, бесконечное пространство. Она просто знала, если бы они доехали до конца Лонг-Айленда, кто-то мог выйти из игры.

Итак, бабушка осталась с тем, что она не имеет, испытывая потребность в том, что она уже имела, не зная, насколько это ей необходимо. Теперь у нее нет ничего, или, точнее говоря, почти столько же, сколько она имела раньше, минус то, что имело значение. Деньги улетучились, но мужчина незаменим. Его искреннее доброжелательное отношение теперь исчезнет, исчезнет на долгое время, оставшись в памяти как вечная иллюзия. Ее собственная волшебная сказка. Ее поверженный герой, вытащенный из исторической книги, история быстро забывается, а герой исчезает бесследно. Ключи от его квартиры жгут ей руки, у нее не будет ничего материального, чтобы помнить его. Ни сувенира из поездки, ни поэмы, ни шприца. Она не может пойти в полицию. Что она там скажет? Ей нужно ничего не стоящее имущество мертвого человека. Нет тела, нет преступления. Его наличие могло явиться для нее обвинением, только если бы она рассказала историю его смерти. Его отсутствие заметят только из-за невыплаченной арендной платы. В конечном счете владелец очистит загадочно освободившуюся квартиру, скудное имущество будет продано, а поэтические произведения окажутся выброшенными в мусор. Бесславный конец истории, которая никогда не имела продолжения. Точно так же, как и реальная жизнь. Точно так же, как поездка на автомобиле, закончившаяся катастрофой.

Игра проиграна, но в качестве утешительного приза она сохранила свою жизнь, а это чего-то стоит. Есть слабое утешение в понимании того, что их любовь была обречена с самого начала, предназначенная для одноразового использования, как шприцы, как мужчина с его поэзией. Если бы они победили в этой игре, этот большой пакет в конце концов закончился бы, волшебный порошок был бы продан или использован ими. Они могли купить еще один и еще один. И где бы они были год спустя? Нуждались бы в новом пакете и ссорились по этому поводу. Еще один год, еще один пакет, а что она получила бы взамен? Жизнь в тюрьме. Запертая в камере, она все еще пыталась бы решить, в чем она действительно нуждается, кроме секса, любви, нежности, истинных друзей, а может, просто еще в одном пакете. К моменту освобождения она могла бы стать прабабушкой, страстно желая снова быть бабушкой. Но зачем думать о том, чего не хватает бывшему мошеннику? У нее по-прежнему есть свобода. У нее есть ее жизнь. Потребностей нет только у мертвых. А у нее есть то, о чем каждая бабушка мечтает больше всего. У нее есть внук. Маленькое болтливое существо, которого она не видела с тех пор, как дала ему его первый «Мартини».

Когда случаются несчастья, у любого человека нет другого выбора, кроме как вернуться к своей семье, как к последнему прибежищу. Старая привычка, которая не хочет уходить. Нравится ей это или нет, но она по-прежнему остается бабушкой. Мать нуждается в своем ребенке, с возрастом роли безжалостно поменялись. Когда все остальное терпит неудачу, ваш клан всегда готов принять вас обратно в свое генетическое объединение, заглушив взаимные обиды. Какая прекрасная возможность для блудной бабушки вернуться домой, прося прощения!

Когда ее дочь сняла телефонную трубку, она показалась невероятно счастливой оттого, что услышала голос своей пропавшей матери.

— Я так рада, что ты позвонила. У меня действительно есть что тебе рассказать, нечто очень важное, но я думаю, что лучше сделать это при личной встрече. Похоже, мы не можем общаться по телефону, а мне очень трудно все объяснить.

— У меня тоже есть что рассказать тебе, дорогая. — Барбара слышит циничные нотки в низком голосе, которые помогают ей скрыть чувства, и понимает, что потеряла не все. Когда все остальное подводит вас, остается чувство юмора. — Я еду в машине. Если не попаду в аварию, влившись в поток транспорта, через час буду у вас.

Для разнообразия они повесила трубки синхронно. Она не могла себе представить, что такого важного хотела рассказать ей дочь при личной встрече, но сама мысль о том, что дочь будет ей что-то объяснять по телефону или лично, оставляла ее равнодушной. Цинизм держал ее эмоции под контролем, подавляя рвущийся из груди крик. Возвращаясь с края света, она проезжала через растянувшийся пригород, чувствуя себя более чем иностранкой на своей собственной земле. Беженкой. Убегающей от собственной души.

Она хотела бы смеясь отмахнуться от этого, как от любого другого забавного приключения. Одна ошибка привела к другой, пока она не вернулась в то место, с которого начинала, потерпев крушение. Расчесав свой зуд почти до открытой раны, она больше не чувствовала его.

И все напрасно. Даже если ошибки сводятся к опыту за пределами спокойной жизни, которой она жила до того, как вышла за ее рамки, иллюзия свободы оказалась ловушкой. И если ты попал туда, нет пути обратно, кроме того, которым ты туда зашел. Поэтому лучше с этим примириться. Бабушка смиряется с тем, что пора стать взрослой и вести себя согласно своему возрасту. Наступило время для циника отказаться от своих эмоций и хорошо поплакать.