Выслушав рассказ леди Бельмонт, мистер Левинсон снова вздохнул:

– Мне всегда казалось, что Роберт Кроули из тех, кого обмануть ничего не стоит. Он неглуп, но слишком стеснителен в общении с жуликами. Плохо, что Кора влезла в их дела в Даунтоне, но хорошо, что разоблачила вора, иначе и ее приданое исчезло бы в его карманах.

– Кора невольно раскопала какую-то семейную тайну, она и сама не знает какую, но свекровь не простит. Мне же не нравится другое – ты тоже считаешь, что Кора там лишь гостья или бесправная приживалка? Не забывай, что она принесла столько, сколько не стоит весь Даунтон, как она могла не интересоваться делами?

Мистер Левинсон несколько мгновений внимательно смотрел на свояченицу, потом кивнул:

– А ведь ты права… В таком случае Роберт Кроули больший глупец, чем я считал.

Леди Бельмонт покачала головой:

– Он не глупец, он сноб. Это и погубит Даунтон.

– Я поговорю с адвокатом, чтобы составили предложение о разводе для Кроули, пусть им останется приданое… Это дорогая плата за печальный жизненный опыт, но иногда лучше заплатить, чтобы все забыть.

– Не спеши, дай Коре прийти в себя, не забудь, что твоя дочь потеряла не только семью и мужа, но прежде всего ребенка.

Отец вздохнул:

– Да, конечно, я не скажу Коре ни слова, но сам начну действовать. Чем скорей она разорвет связи с этим Даунтоном, тем быстрей придет в себя.

– Не думаю, но приложу все силы, чтобы помочь ей пережить потери, – печально улыбнулась леди Бельмонт. И вдруг вспомнила: – А знаешь, она держалась при прощании со свекровью как истинная леди.

Утром отец сообщил, что пришел багаж из Англии.

– Кора, что там?

– Картины, папа. Едва ли тебе понравится, это новая мода, новая классика. Поверь, довольно скоро эти картины станут цениться наравне с теми, что висят в самых дорогих галереях.

Мистер Левинсон вздохнул:

– Хорошо, хотя я бы предпочел, чтобы ты оставила их в Даунтоне.

– Они там никому не нужны, папа.

– Но ведь сестра Роберта сама занимается живописью? Я все никак не запомню ее имя.

– Леди Эдит. Да, она пытается писать пейзажи, делает это неплохо, но не больше. Эдит не интересуют импрессионисты. Папа, ты позволишь мне применить свои новые знания в обустройстве парка здесь?

– Ты хочешь что-то посадить? Пожалуй, если это доставит тебе удовольствие.

После завтрака отец позвал старшую дочь к себе в кабинет. Кора понимала, что разговор будет нелегким. Так и получилось.

– Кора, я не спрашиваю, что случилось и почему ты покинула Даунтон. Хочу знать только одно: это развод? Если да, то как скоро и намерена ли ты выйти замуж снова?

– На последний вопрос могу ответить сразу и коротко: нет.

– Но почему, ведь Генри Невилл…

– Папа, прошу тебя! Я еще не разведена.

– Но собираешься?

– Да, отношения в семье Кроули таковы, что если у меня есть возможность развестись, я предпочту сделать это.

– Хорошо, – вздохнул мистер Левинсон, усаживаясь в кресло. Следуя его приглашающему жесту, Кора тоже села. – А теперь рассказывай, что там случилось и вообще как тебе жилось.

Конечно, она рассказала не все, но многого не утаила, в том числе и о мистере Симпсоне.

– Я сразу сказал Генри, что он дурак, если решил купить имение рядом с Даунтоном в надежде, что сможет просто жить рядом с тобой. Это негодная затея, но он упрям, как калифорнийский осел.

– Генри вернулся в Нью-Йорк?

– Нет, он с бароном Ротшильдом осваивает Европу. Ты была у Ротшильда? Там действительно так роскошно?

– Да, папа, но Фредерик явно несчастный человек.

– О Фредерике потом, сейчас о тебе. Не хочешь иметь дело с Генри, не надо. Чем ты намерена заняться?

– Пока просто жить, – что она могла еще ответить? Предстоял развод с Робертом, а что потом…

Мистер Левинсон немного помолчал, потом вздохнул:

– Кора, ты уже не та девочка, что выпорхнула из дома не оглядываясь. Ава сказала, что ты стала настоящей леди, я в этом убедился. Но леди тоже нужны семья и дети.

– Папа, у меня не будет детей, это вердикт врачей.

Мистер Левинсон сердито засопел:

– Это вердикт ваших дурацких английских эскулапов, которые ничего не понимают в женском здоровье, потому что не смеют взглянуть на раздетую женщину! Твоя Нэнси сказала, что все будет хорошо, нужно только дать телу время прийти в себя. А Нэнси я верю куда больше, чем этим дорогим докторам. И за что только им деньги платят?

Кора с изумлением смотрела на отца. Он поинтересовался такими делами у Нэнси? Чернокожей служанке Кора тоже доверяла куда больше, чем образованному англичанину мистеру Мозерли. Значит, у нее будут дети? Но сейчас об этом даже думать не хотелось.

– Папа, я не готова говорить об этом.

– Это я понимаю, ты слишком много перенесла, – грубоватый мистер Левинсон был куда добрей и тактичней элегантно-жестокой леди Вайолет. – Отдохни, приди в себя, но не замыкайся на рояле и посадках в саду. Все считают, что ты приехала отдохнуть от сырого английского климата, поскольку перенесла тяжелую болезнь. Этого пока достаточно. Вопросы развода и все расходы я беру на себя. И еще: ты моя дочь, а потому расходы на твое содержание не просто будут прежними, но увеличатся вдвое.

– Папа… – только и могла вымолвить Кора.

– Не беспокойся, ни твой брат, ни твоя сестра не пострадают, не говоря о миссис Левинсон. Моих средств хватит на всех. Состоялось несколько удачных сделок на бирже, мы с Генри заработали еще по миллиону, он даже больше.

Началась новая жизнь в Ньюпорте.

Кора оттаивала постепенно, возобновляя прежние знакомства, подолгу просиживая за любимым роялем, занимаясь садом, только верхом пока не ездила. Знакомые приняли ее с удовольствием, подруги щебетали, пересказывая множество новостей о событиях последних лет, все сочувствовали Коре из-за болезни в гнилом климате Англии и потери ребенка… Сначала она улыбалась несколько натянуто, что тоже приняли за результат болезни, потом стала делать это уверенней. На балы не ездила, но приемы в Ньюпорте посещала, танцевать отказывалась.

Общество на лето перебралось с Пятой авеню Нью-Йорка в Ньюпорт, в большинстве роскошных особняков зазвучала музыка, по прогулочным дорожкам Лонг-Айленда ездили красивые всадницы на красивых лошадях, по водной глади скользили белоснежные яхты… Жизнь в летнем Ньюпорте разительно отличалась от жизни в Даунтоне.

А еще Кора нашла новое занятие – она стала писать пейзажи. Еще в Даунтоне Кора почувствовала вкус к живописи, но в отличие от золовки не считала себя художницей. Когда-то ее учил рисовать Генри Невилл, но теперь она делала это иначе – сказалось увлечение работами импрессионистов.