Я сделаю точные замеры клиньев, а вы, шеф, — обратился он к Рябошапченко, — лично проследите за тем, чтобы в цехе снимали прострожку с самым минимальным допуском. Пойдемте, Иван Александрович, наверх, поговорим…

Они поднялись на верхнюю палубу, присели на люк-решетку.

Посвистывающий в ковше буксир замолчал, и в наступившей тишине они ясно услышали снизу, из машинного отделения, сказанное кем-то в сердцах:

— Вот немецкая шкура! Выслуживается, стервец! — голос был густой, басовитый.

Не сдержав улыбки, Николай взглянул на Ивана Александровича:

— Серьезные ребята у Михаила Степановича!

— Это не со зла… — забеспокоился Рябошапченко. — Конечно, голодно, жить трудно, некоторые вот мастерят зажигалки — и на рынок… Тут ничего не сделаешь… А работают они добросовестно…

О добросовестности рабочих Гефт не спорил, он только что убедился в наличии у рабочих совести.

Прошло два трудных, напряженных дня.

Николай вкладывал в установку двигателя всю свою силу, все знания человека, истосковавшегося по настоящему делу. Он сам руководил центровкой двигателя, проверил зазоры между стрелами на фланцах валов коленчатого и гребного. Строго рассчитывал клинья и следил за тем, как их пришабривали, подгоняя на месте. Он сам отрегулировал пусковую систему и перебрал редукционный клапан. Наблюдал за опрессовкой топливных насосов и форсунок. И если бы не окружающая его атмосфера неприязни и недоверия, Николай от этой работы получил бы искреннее удовлетворение, но он знал, на что идет, и был готов ко всему.

К концу третьего дня они опробовали двигатель в работе, тщательно отрегулировали нагрузку по цилиндрам, проверили все навесные агрегаты. Машину можно было предъявить к сдаче на ходовых испытаниях.

Завтра, двадцать пятого июня, точно в срок, назначенный Загнером, сторожевик отдаст швартовые и выйдет в море.

Между строк

В полной темноте на ощупь Николай открыл дверь, пошарил по столу руками, нашел лампу и зажег. С тех пор как бомбили Плоешти, на электростанции не хватало горючего.

В комнате было тихо, но в ушах еще плыл звонкий гул двигателя. Ходовые испытания затянулись. Неожиданно на корабль прибыл адмирал Цииб в сопровождении майора Загнера. Ходили в порт Сулин и вернулись в Одессу поздно вечером.

Николай достал из-под подушки кофейник, завернутый в газету. Кофе был чуть теплый. Налил кружку и почти залпом выпил.

Перед ним лежала клеенчатая тетрадь конспекта по богословию, он перевернул обложку и прочел.

«Беседа первая. Голос церкви — голос божий».

Из бокового кармана он извлек великолепную авторучку, полученную сегодня на ходовых испытаниях в подарок от эсэсовца Загнера, снял колпачок и написал на первой странице:

«Кто ищет истину — найдет ее в светлой православной церкви.

Николай Гефт. Одесса, 25 июня 43 г.»

Затем, отложив авторучку, он открыл флакон с желтовато-бурой жидкостью, обмакнул перо, прочел первые строки конспекта: «Святой Киприан говорит, бог устроил церковь, чтобы она была хранительницей откровенных истин…» — и между строк написал:

«Удалось не только легализоваться, но и проникнуть в военно-морскую часть гитлеровцев. Собрана значительная информация. Но данный мне на связь Яков Вагин выбыл с нашим транспортом в дни эвакуации. Остается последняя надежда — рация Саши Красноперова. В случае крайней необходимости мне было дано разрешение на связь с Красноперовым. Думаю, что такая необходимость наступила. Если же не удастся передать информацию по рации «молодоженов», придется переправить ее через линию фронта со специально посланным человеком. С этого дня я буду заносить в эту клеенчатую тетрадь всю собранную информацию.

Раздел первый: «Структура германских военно-морских сил…»

Было уже около четырех часов утра, за окном уже брезжил рассвет, а Николай все еще писал отчет:

«Петелин — сознательный враг. Это не приспособление к обстоятельствам. Он как бы нашел себя в атмосфере злобной антисоветчины. Ярче всего об этом свидетельствует его выступление на банкете в честь «освобождения Одессы от большевиков».

«Только теперь русская интеллигенция вздохнула свободно, — говорил Петелин. — Только сейчас мы чувствуем счастье свободы и за это благодарим наших спасителей Румынию и Германию!»

Отложив перо, Николай заметил, что наступило утро. Он поднес близко к окну клеенчатую тетрадь, проверил ее страницы при дневном свете — доклада, написанного между строк конспекта по богословию, не было, он словно и не был никогда написан.

Отодвинув кровать, Николай спрятал за плинтус раствор желтой кровяной соли. Разделся, лег и тут же уснул.

Перчатка поднята

На утренней «говорильне» у баурата отсутствовал шеф завода Купфер, его заменяли инженеры Сакотта и Петелин, но майор Загнер к ним и не обращался. Безоговорочно доверяя Гефту, все заказы стройуправления баурат направлял на завод через него.

— Завтра с утра в заводской ковш придут сторожевые катера «Д-9», «Д-10» и военный буксир «Ваграин». Заказ на переливку рамовых и мотылевых подшипников. Срок исполнения — десять дней. Инженер Гефт, напишите заявление на выдачу вам под отчет трех тысяч марок на баббит и бронзу, — распорядился Загнер.

Гефт здесь же на листке из блокнота написал заявление, и баурат наложил резолюцию.

По тому, как майор, сбычившись, водил головой, словно хотел выдернуть шею из тугого воротничка, можно было предположить, что у него скверное настроение.

«Проигрался в покер, не сварил желудок или неважные сводки с Восточного фронта?» — гадал Гефт.

— Получена телеграмма из Сулина с борта быстроходного эсминца «П-187»… — после длительного молчания сказал Загнер.

«Так вот оно что! Быстроходный эсминец! Будет гром из тучи!» — подумал Гефт.

И гром не замедлил:

— Инженер Петелин, акт подписывали вы?

— Я, господин баурат.

— Когда эсминец вышел из ремонта?

— Приблизительно неделю назад…

— Точнее!

— Десятого июля, — подсказал Гефт.

— Так что же, позвольте вас спросить, подшипники не выдерживают одной недели эксплуатации?! — Загнер уже не сдерживал своего раздражения. Вот! — он швырнул Петелину бумагу. — Примите рекламацию! Эсминец будет доставлен на перезаливку подшипников портовым буксиром. Какой позор! Немецкий военный корабль на буксире, как баржа, как… Как черт знает что! — бугристое лицо Загнера потемнело от гнева.

— Совершенно очевидно, что баббит низкого качества! — подлил масла в огонь Вагнер.

— Я сам видел баббит… — начал оправдываться Петелин.

— Чем же, позвольте вас спросить, можно объяснить телеграмму?! — перебил его баурат.

В «зверинце Вагнера»

«На заводе создана организация сопротивления, патриотическая подпольная группа. Основная задача: саботаж и диверсии на военно-морских судах оккупантов.

Начальник группы — я, Гефт Николай Артурович.

Мой помощник — начальник механического цеха Рябошапченко Иван Александрович, человек наблюдательный, живого и острого ума. Большой специалист своего дела. Пользуется авторитетом среди рабочих.

Вовлечены Рябошапченко и подчиняются только ему:

1. Слесарь механического цеха Тихонин Василий Лукьянович, смелый, находчивый двадцатилетний парень. Люто ненавидит оккупантов. К недостаткам надо отнести некоторую горячность, свойственную молодости.

2. Друг Василия Тихонина бригадир механического цеха