Даже если так — что толку-то? Ну, останется еще один шрам в душе. И все! Все будет по-прежнему. Вика хоть и объявила всем, что приехала в отпуск, но сама-то прекрасно знала — себя не обманешь. Она вернулась совсем. Чтобы жить дальше со своим заслуженным званием старой девы. Жизнь посмеялась и показала язык. Прощай, чудесная двойная радуга! Здравствуй, Ваня Кудрявцев!

…Она ходила по комнатам и присматривалась к вещам. В собственной спальне, которая последнее время служила приютом Виктории, Марина не находила себе места. Она смотрела на кремовое покрывало, подушки в атласных оборках, тюбики и флаконы на своем туалетном столике и недоумевала: почему? Почему ни на что не отзывается ее душа? Почему все предметы, которыми наполнена ее комната, выглядят реквизитом, в спешке собранным для любительского спектакля? Ничто не трогает ее сердца, ничто не сидит внутри ее. Так, чтобы хотелось потрогать, вдохнуть полузабытый запах, ощутить пьянящее ощущение ВОЗВРАЩЕНИЯ. Она поняла, что смотрит на свою квартиру другими глазами. ОТТУДА. В малой гостиной Марина попыталась посидеть на диване. Гостиная была изысканно декорирована в свое время. Диван, обитый шелком в восточном стиле, греческая ваза, стильная настольная лампа.

Все предметы, находящиеся здесь, выглядели сейчас как напыщенные люди с задранными кверху носами, гордые своей исключительностью, холодные и нерасположенные друг к другу. Марине показалось неуютно здесь. Она со слабой надеждой побрела в детскую. Там, в больнице, она часто прибегала к мыслям о детях как к спасительному эликсиру. Она представляла их очень живо, зримо. В памяти ясно отпечатались их голоса со всеми интонациями, их милые привычки. Но всякий раз, когда Макс привозил девочек к ней, они оказывались не такими, как в ее представлении. Раз от раза они менялись. Их новые словечки, приобретенные без нее, больно задевали. Их всегдашнее соперничество все чаще царапало ее. В памяти все сглаживалось, выглядело более мирным, а негативное — отступало. Сейчас, направляясь в комнату дочерей, она хотела найти опровержение своим прежним подозрениям. Ей хотелось чем-то успокоить душу.

В комнате девочек царил идеальный порядок, чего, по сути, здесь никогда не бывало. Сам этот факт привнес в обстановку некоторую фальшь. Аккуратно застеленные кровати, чистый письменный стол, белый бездумный компьютер, ни соринки на ковре. Марина открыла шкаф. Он был практически пуст. Виктория тщательно собрала девочек в пансионат. А зимние вещи, вероятно, Александра отнесла в чистку. Марина обернулась к полке с игрушками. Но и там царствовал педантичный порядок. Ничего лишнего. Упакованная в коробку Барби с услужливой улыбкой на пластмассовом лице. Шеренга телепузиков с безжизненными глазами роботов. Мурашки побежали по спине. Марина почувствовала себя крайне неуютно. Ее что-то начинало раздражать. То ли идеальный порядок, которого она раньше сама неукоснительно требовала от девочек, то ли что-то еще. Она кинулась к письменному столу и стала выдвигать ящики. Тетрадки, блокноты, пеналы — все было уложено со скрупулезностью чинуши. Марина принялась яростно вытряхивать содержимое ящиков на пол. Она листала тетрадки девчонок, пытаясь найти — что? Да разве она знала? Вероятно, она искала здесь подтверждение своего представления о детях. Она искала между строк их школьных сочинений тоску по ней. Матери. Но… В тетрадках Карины отыскала лишь каракули. Каракули человека, не стремящегося скорее изгрызть весь гранит науки. Тетради Ренаты выглядели немного аккуратнее, но и только. В блокнотах старшей дочери Марина нашла списанные у кого-то бездарные вирши «о любви и дружбе» типа:

Оля — роза, Оля — мак,

Кто не любит, тот дурак.

На целлофановых тетрадных обложках царствовали покемоны. Обнаружив эти существа приклеенными повсюду, Марина окончательно сникла. Сердца ее дочек, судя по всему, безраздельно принадлежат этим электронным тварям. Их слишком много — они практически везде, на всех тетрадях, дневниках и учебниках.

Марина попихала тетради в ящики и закрыла дверцу стола на ключ. Она пару раз краем глаза смотрела этот мультик. Какой кретин додумался подсунуть детям настолько уродливый образ? Сей топорно сработанный шедевр Марина считала верхом безвкусицы и бездуховности. И поди ж ты! Ее дочери буквально тащатся по покемонам! Они рисуют в альбомах не зайца или ежика, а этих уродливых мутантов!

Марина прошлась по комнате, обуреваемая жаждой деятельности. Так и подмывало переставить что-нибудь в комнате, выбросить старые тетради, сменить обои, ковер.., что-то сделать!

Злость, возникшая непонятно откуда, толкала ее на борьбу, вызывала в ней протест, будила ярость и жажду деятельности.

Макс застал жену стоящей на стуле и установленном поверх него посылочном ящике. Она рылась в антресолях.

— Ну зачем ты полезла? Позвала бы меня. Тебе что-то нужно, дорогая?

Макс был сама предупредительность. Марина продолжала свое занятие.

— Где старые игрушки детей?

— Игрушки? — Макс вытаращил на нее глаза. Он стоял в желтом кухонном фартуке, рукава рубашки закатаны по локоть. Видок столь не соответствовал имиджу, что, случись такое раньше, Марина не преминула бы пустить какую-нибудь шутку по этому поводу. Сейчас же она просто не обратила внимания.

— Да, да! Их нормальные игрушки. Желтый медведь, мышь в фартуке, кукла в ползунках, пупсики.

— Пупсики?

Оттого, что он стоит и переспрашивает ее как ненормальную, Марине захотелось взвыть.

— Да! — почти рявкнула она. — Где их старые игрушки? Я что, неясно выражаюсь?

— Ты сама говорила: убрать весь хлам, чтобы не засорял квартиру.

— Убрать хлам?

Марина смотрела на мужа с высоты поставленного на стул посылочного ящика. Все еще не верила.

— Я так сказала? И что?

— Я передал твою просьбу Александре…

Марина пошатнулась. Ей не за что было зацепиться. Большая личная обида возникла в ней как быстро надутый воздушный шар.

Макс метнулся к жене, предвидя ее падение, и поймал на лету. Посылочный ящик грохнулся на пол. Марина оттолкнула мужа и вылетела из комнаты. Она метнулась в большую гостиную. Он — за ней. Шикарно обставленная комната показалась ей гостиничным номером. Равнодушным и безликим.

— Что с тобой? — настиг ее вопрос мужа. — Тебе плохо?

— Плохо! — эхом повторила Марина.

— Вызвать «скорую»?

Она сумела отрицательно качнуть головой. Закусив губу, она едва сдерживала слезы. Если бы кто-нибудь мог понять ее! Если бы сама она была в состоянии себя понять!

— Давай поговорим! — Макс усадил Марину в кресло и накрыл ее ноги пледом. — Объясни мне, что происходит? Я попытаюсь понять.

Марина взглянула в ореховые глаза мужа. Когда-то она любила вот так сидеть и просто смотреть в его глаза. И если они излучали спокойствие, то и ей бывало спокойно. Если в них читалась страсть, она откликалась на их молчаливый призыв. А теперь в них читались беспокойство и вопрос. И Марина не знала, что ответить на этот вопрос.