— Лорд Каслрей, — начала Бел, обращаясь к элегантному, красивому секретарю министерства иностранных дел, ирландцу по происхождению, — Хоуксклиф говорил, что вы начали в парламенте движение за возведение памятника лорду Нельсону?

— Кто же и заслужил его, если не наш несчастный адмирал? — отозвался Каслрей, и неизменная грусть в его глазах, которую подметила Бел, немного смягчилась.

— И каким же задуман этот памятник? — спросила Бел., — Архитекторы предложили его сделать в виде огромной колонны, увенчанной фигурой Нельсона в полный рост.

— Это великолепно! — восхитилась она. — Вы увековечите адмирала в мраморе, как мистер Саути обессмертил его в своей поэме.

— Бессмертными этого человека сделали его подвиги, мисс Гамильтон. Я только описал их, — скромно сказал мистер Саути. — Но могу ли я узнать, что сейчас читает наша прелестная хозяйка?

— Как мило с вашей стороны поинтересоваться этим. Вы знаете, недавно я нашла невероятный роман. Я провожу много времени в книжных лавках, — пояснила она, имея в виду постоянные поиски книг, столь необходимых ее отцу. — И у Хатчарда я нашла маленький анонимный роман. Он вышел в прошлом году. Я прочла первую фразу и потом не могла оторваться.

— Анонимный, вот как? Наверное, какая-то мерзкая французская книжонка? — поддразнил ее Элдон.

— Нет, милорд, — рассердилась она, а он рассмеялся.

— Как она называется?

— «Гордость и предубеждение».

— Хм… это что-то политическое?

— Не совсем, — усмехнулась Бел.

Она подняла голову и встретила взгляд Роберта — он смотрел на нее со странной, нежной улыбкой. Растерявшись, она упустила нить разговора и, покраснев, оглядела стол.

— Кто-нибудь хочет еще вина?

Когда подали десерт, Бел заметила, что Колдфелл снова уставился на нее.

У этого бледного старика были холодные выцветшие голубые глаза и острые скулы, напоминающие рукоятку ножа.

Бел отвела взгляд, посочувствовав про себя рыжеволосой красавице, изображенной на миниатюре Роберта. Пожалуй, супружеское ложе дарило леди Колдфелл не слишком много радости. И как же она устояла, когда в нее влюбился Хоуксклиф — замечательный образец настоящего мужчины?

Ах нет, вспомнила Бел, это ведь Роберт устоял. Графиня, пожалуй, не возражала бы против легкого флирта.

Наконец Бел удалилась, оставив мужчин пить портвейн и вести откровенные разговоры. Все встали и поклонились, а она присела в легком реверансе и поблагодарила гостей за визит. Те, в свою очередь, поблагодарили ее за замечательный обед.

Роберт отвесил ей легкий почтительный поклон со своего конца стола, и в его темных глазах сверкнуло обещание.

Выйдя из столовой, Бел прислонилась к закрытой двери и глубоко вздохнула. Потом с торжествующим видом посмотрела на мистера Уолша, дворецкого, ожидавшего распоряжений своего господина. На величественном лице слуги мелькнула улыбка. Бел поспешила на кухню поздравить повара, обучавшегося во Франции, кондитера и их помощников, нанятых специально для этого случая.

Кухня походила на ад кромешный, в котором властвовала кухарка, деловито руководившая мытьем посуды. Предстояло вымыть бесконечные горы медных котелков, сковород, серебряной и стальной утвари. Увидев, какие титанические усилия были приложены для того, чтобы ее званый обед удался, Бел отпустила кухонную прислугу на весь завтрашний день.

И только сделав такой щедрый подарок слугам, она вспомнила, что не обладает соответствующими полномочиями. Она ведь не хозяйка дома. Но было поздно что-либо менять. Слуги восприняли ее слова как обещание, развеселились и принялись строить планы на завтра.

Томми и Эндрю спокойно играли под главным рабочим столом. Поскольку время шло к полуночи, Бел решила сама уложить их спать. Она настояла, чтобы они умылись и почистили зубы; дети были не в восторге от этой новой гигиенической процедуры. Потом они надели длинные ночные рубашки и улеглись в постели. Бел почитала им книжку, взятую в библиотеке; она ждала, пока Роберт закончит свои разговоры с гостями.

Сегодня она как никогда была полна решимости отдаться ему целиком.

Наконец она задула свечу, вышла из той части дома, которая была отведена под жилье прислуги, и спустилась вниз от ожидания у нее слегка дрожали руки. Гости толпились в вестибюле, они прощались, желая друг другу доброй ночи.

Последним ушел Колдфелл. Роберт проводил его до дверей.

— Значит, увидимся завтра днем.

— Превосходно. Буду ждать вас. Еще раз благодарю за обед, Роберт. Очаровательное создание эта ваша мисс Гамильтон.

Улыбка Роберта стала шире.

— Спокойной ночи, Джеймс.

И Колдфелл заковылял к своей карете, опираясь на лакея.

Роберт помахал ему на прощание и, когда карета отъехала, закрыл дверь. Повернувшись, он заметил Бел, стоявшую на середине лестницы. Он усмехнулся хищной белозубой улыбкой и направился к ней.

— Вот мое секретное оружие, — улыбнулся Хоук. — Моя чаровница. Каслрей и Веллингтон побеждены; Элдон и Ливерпуль согласились посмотреть мои доклады, а Сидмаус сказал: если эти двое поддержат меня, он не станет мешать.

Бел радостно вскрикнула, приподняла длинную юбку и бросилась к нему. Он поймал ее, и она повисла у него на шее. Весело смеясь, он закружил ее в воздухе.

— Вы были неподражаемы! — воскликнул он. — Что вы;кажете о мировом господстве? Попробуем?

— Мне хотелось бы попробовать с вами кое-что другое, — проворковала она с игривой улыбкой. — Мне страшно хочется заполучить вас на всю ночь.

— И мне тоже, мисс Гамильтон. — Он пошел через вестибюль, держа ее на руках. — Вы произвели на меня сильное впечатление.

— Я ведь вам говорила. В столовой, Роберт? — спросила она насмешливо, потому что он повернул к этой комнате. — Вот уж воистину вы самый развращенный мужчина в мире.

— Вы ничего не ели. Да, я все заметил, — пожурил он ее. — Кто-то должен о вас позаботиться. Я приберег для вас лакомый кусочек.

— Что это?

— Булочка с вишней… и взбитые сливки. — Он посадил ее на стол, на котором уже ничего не было, кроме серебряной многоярусной вазы, булочки с вишней, мисочки со взбитыми сливками, а рядом лежали горкой неиспользованные серебряные приборы, дожидающиеся, когда Уолш их уберет.

Стол являл собой огромное поле, покрытое снежно-белой скатертью, и зеркала, висевшие на каждой стене, отражали их обоих — наконец-то одних, в объятиях друг друга.

— Роберт, вы, что же, думаете, я стану есть руками? Ступайте принесите мне вилку вон из той кучки.

— Какое отсутствие фантазии, мисс Гамильтон, — проворчал он, опуская палец в сливки. Потом протянул ей этот палец с улыбкой змея-искусителя.