Мы плыли вверх по реке. Плыли долгие часы, и конца было не видно. Я знал, что до Баттамбанга добираться шесть часов. Мы плыли уже девять. Местность вокруг становилась все более пересеченной, а ручей делался все уже и уже. Мы с трудом, отмахиваясь от цеплявшихся за одежду лоз дикого винограда, продвигались в этой жиже — человеку тут было бы примерно по пояс. Эта поездка начинала напоминать путешествие из фильма «Апокалипсис сегодня». Пейзаж становился проще и примитивнее, все, что подавало какие-то признаки жизни, осталось позади, мы в отчаянии углублялись в чащу. Несколько встречных сампанов торопливо скользнули мимо. Люди сделали вид, что не видят нас. Заметив наших пассажиров в форме, они поспешно отводили глаза, и выражение их лиц не оставляло сомнений — они боялись. С берегов больше не кричали «Привет!» или «Пока!» — только быстрые взгляды, мгновенно каменеющие лица, холодная отстраненность, безразличие.

Долгие часы на глаза нам не попадалось ничего, кроме разве какой-нибудь хижины, стоящей на сваях, и полуголых, прикрывающих срам только кромами мужчин и женщин на берегу. Кто лечил больную свинью, натирая ее каким-то снадобьем, кто полоскал белье в коричневой воде, кто точил мачете о камень. Я начал всерьез беспокоиться. Уже несколько часов не попадалось ни единого дома, ничего, даже отдаленно напоминающего стены, ни телевизионной антенны, ни высоковольтной линии. Мы могли бы путешествовать по тому же маршруту тысячу лет назад, пейзаж был бы тот же. А если у нас заглохнет мотор? Если гребной винт выйдет из строя? А что, если одна половинка нашей скорлупки просто отвалится, и мы окажемся в воде? Кого нам звать на помощь? Даже будь у нас с собой мобильные телефоны (а у нас их не было), вряд ли кто-нибудь из пассажиров сумел бы объяснить, где именно находится наша лодка, по которому из тысячи подобных ручьев, каналов, чтобы не сказать «канав», мы сейчас плывем? Представитель банка «Американ экспресс» явно не ждет меня за следующим поворотом. А если до ночи мы не приедем куда надо, то где мы будем спать? Здесь нет ничего, кроме воды, грязи, затопленных рисовых полей, джунглей, да время от времени встречается какое-нибудь ветхое сооружение из бамбуковых палок, что-то вроде построенного мальчишками шалаша, давно покосившегося и забытого. А наши таинственные спутники — с ними как быть? Кто они такие? Куда направляются? Какие у них намерения? Тот, что пострашнее, — он курил сигареты «Ален Делон», — изобразил на лице подобие улыбки, когда я предложил ему «Мальборо», но этом наше общение и закончилось.

Все глубже и глубже в густые заросли. Миля за милей — и ничего, кроме полуразрушенных домишек, полузатопленных сампанов, глинистого берега. Иногда увидишь издалека цыпленка, или петуха, или буйвола, или свинью, или несколько высоких, с голыми стволами сахарных пальм. Мы свернули еще раз, и там, в деревне, почти ушедшей под воду, к нам подсели еще два пассажира со своим багажом. Один из них был в майке «Твити Берд» и штанах от камуфляжной формы. Здорово, подумал я. Вот и мой палач. Быть убитым парнем в майке от «Уорнер Бразерс» — это круто.

Уже стемнело, а никаких признаков того, что мы приближаемся к Баттамбангу или хоть к какому-нибудь более-менее цивилизованному населенному пункту, не было.

Нет, что вы, я больше не надеялся на рестораны и офисы. Мне хватило бы легкого намека на наличие электричества. Меня нещадно ели насекомые. Итак, стало темно, над водой теперь стелился дым, а река сделалась чуть шире. Несколько семейств, которые купались у берега, тоже внушали надежду. Стало еще больше дыма — от горящих очагов. Я увидел дом — да, на сваях, но с нормальными стенами. Хороший знак. Движение по реке стало более оживленным.

Владельцы мотоциклов переправляли свой транспорт на другой берег реки на плотах из бревен, связанных веревками. Теперь нам попадалось много домов и сараев. Шкипер правил вслепую, было совсем темно. Дым еще сгустился, а потом я наконец увидел электрический свет! Правда, тусклый и размытый — должно быть, источник был далеко. Факелы, далекие огни, сюрреалистические клубы дыма в почти полной темноте. Из дальних репродукторов доносились пронзительная кхмерская музыка и барабанный бой. Мы пристали у подножия крутого утеса, какие-то руки, высунувшиеся из темноты, помогли нам выбраться из лодки и вскарабкаться по скользкому склону. Какие-то темные фигуры завладели нашим багажом и понесли его наверх. Скоро нас посадили в автофургон и отвезли в легендарный отель «Тео», лучший отель Баттамбанга.

Белый кафельный пол, стены, облицованные белым кафелем, оштукатуренные потолки. По сути дела, эта гостиница была большим четырехэтажным блокгаузом, свободным от каких бы то ни было архитектурных излишеств. холле висел знак — черные контуры АК-47, обведенные еще и красным, — и все это в красной рамке. Обычное камбоджийское гостиничное гостеприимство: на двери хол­ла надпись «Караоке массаж» — красными буквами. Как это переводится? «Имеются шлюхи».

Мой номер тоже был весь в белом кафеле, в центре комнаты, в полу, — сток, видимо, чтобы комнату можно было быстро вымыть из шланга. При оформлении ванной применен тот же принцип: включи душ, держи над собой его раструб, белый от известковых солей, пока сидишь на унитазе, — вот и все дела. Рулон туалетной бумаги был мокрый после недавно выехавшего постояльца. На полке над раковиной лежал какой-то разбухший пакет — не то мыло, не то презервативы. В стоке, в грязной мыльной пене плавали скомканная прокладка и спутанные волосы. Ничего, я не возражаю. Главное, что не пришлось ночевать в джунглях среди кобр, крайтов [47] и москитов. Я, как сумел, помылся под душем и спустился в пустой ресторан, где услужливый официант принес меню, опять-таки снабженное цветными фотографиями. Конжи [48] , зеленое карри, пад тхай[49], амок[50] , разумеется, говядина с овощами и набор хотпотов. Многие блюда в меню были тайские, оплата — в долларах, риелях или батах. Официант, услышав, что я собираюсь в Пайлин, сказал, что он там как-то раз был, надеялся разбогатеть на торговле драгоценными камнями. Единственное, что он там заполучил, это малярию. Он печально проговорил: «Плохие люди в Пайлине. Очень плохие люди».

Сначала видишь знаки.

Небольшие оранжевые дорожные знаки вдоль дороги, через каждую сотню ярдов: «ВНИМАНИЕ! ПРОТИВОПЕХОТНЫЕ МИНЫ!» И, видимо, для тех, кто не понял, — картинка: череп и скрещенные кости.

Попытайтесь представить себе самую худшую дорогу на свете: не заасфальтированная тропа длиной в шестьсот миль, с бороздами от колес, буграми, рытвинами, иногда настолько глубокими, что, если попадешь туда колесом, автомобиль сразу заваливается набок. В нескольких футах впереди машин уже не видно — такие перепады высот. Фуры опасно перегружены дровами и сеном, это просто горы чуть ли не в пятьдесят футов высотой, а сверху еще сидит семья водителя. Огромные грязные лужи, полные стоячей воды с окрестных разлившихся рисовых полей. И, разумеется, обычные дорожные неприятности в виде сломанных повозок, контрольно-пропускных пунктов, полуразрушенных мостов и вооруженных бандитов.