воспринимался какой-то крохотной вошью, недостойной внимания. А в бывшем ученике Ирмера чувствовалась стать, спокойствие и невероятная уверенность. Он напоминал атомный ледокол, который медленно, но вместе с тем неумолимо продвигается вперед, ломая лед.

— Аг, — разочарованно выдохнул коренастый мужик, которого назвали Эгом.

Тут уж мне пришлось рассмотреть еще одного вновь прибывшего, высокого, немного даже пузатого Гуанга. Несколько обрюзгшего, если быть совсем честным. Значит, у нас тут день открытых дверей для богов?

— Ты знаешь, что больше всего меня интересуют смертные, — начал толстяк. — Ал обратил мое внимание на один из миров, где сейчас происходит нечто занятное. И этот смертный станет одним из главных действующих лиц в этом… — он замялся, будто бы подбирая слова. — Мероприятии.

— Глупцы, вы не понимаете. Это… конец всему.

— Смерть одного — начало другого, — устало повторил Аг.

Он выглядел как учитель, проведший в школе несколько десятков лет. И теперь терпеливо говорил не раз сказанный материал. А глупые ученики все не хотели понимать.

И между тем напряжение было такое, что казалось, его можно ножом резать. По традиции жанра, сейчас должно начаться светопреставление. В моей прошлой жизни был бы мордобой. Если совсем не повезет, то с холодняком или огнестрелом. Ну, а здесь — что должно случиться? Вселенский катаклизм? Не то, чтобы я не хотел этого, но вместе с этим с интересом бы понаблюдал за битвой богов. И из реальности, и из Потока.

Но я точно чего-то не понимал. Потому что из крепыш сдрейфил. Только что говорил, что это конец и все такое. Но идти до упора за то, в что верил не решился. И лишь испустил дух. Его тело бездыханно повалилось на землю среди остальных. И только теперь я понял — он ушел глубоко в Поток. Психанул, так сказать.

— Спасибо, Аг, — произнес Александр.

— Твой человек в очень сильном эмоциональном потрясении. Ты уверен, что он справится?

— Разве можно быть уверенным в людях? — впервые за все время улыбнулся Александр.

И Ага этот ответ почему-то устроил. Он сделал подобие небольшого поклона, причем относящегося не только Гуангу, но и мне. Учитывая его комплекцию, вышло это удивительно неуклюже. А после тоже ушел в Поток. В отличие от Эга произвел данное действие намного бережнее к своей оболочке — сначала кряхтя улегся на землю и лишь потом обратился линиям-волнам.

Ученик Ирмера, а ныне одно из великих созданий Вселенной, посмотрел на меня.

— Аг прав. Ты сильно потрясен. Для начала тебе нужно умыться. Пойдем к берегу.

Теперь на меня накатила невероятная апатия. Хотелось упасть и страдать. Поведи сейчас меня Александр, или, как его тут называли Ал, на заклание, — пошел бы. Даже спорить не стал.

— Удели особое внимание земле под ногтями. Смотрится просто ужасно.

— Почему? — поднял я мокрое от озерной воды лицо к нему. Забавно, но отсюда «наш» берег тоже выглядел словно замершим, безжизненным.

— Потому что ногти — это самое главное в мужской гигиене. Меня так научили, когда я был человеком.

— Нет, — замотал я головой. — Почему вы мне помогаете?

— А кто сказал, что я помогаю? Я делаю то, что интересно мне.

— И что тебе интересно? — я сам не заметил, как перешел на «ты».

С точки зрения смертного, общающегося с богом — невероятная наглость. С точки зрения того, кто только что почти все потерял, в диалоге с неким Нечто — обыденность.

— Понимаешь, у каждого создания есть своей Путь. Те, кому повезло, начинают называть это предназначением. Тем, для чего они родились. Те, кому не повезет, не осознают Путь. Едят, пьют, совокупляются, умирают. Они растворятся в Потоке, чтобы возродиться и попробовать снова. Только в качестве другой энергии.

Он промолчал, позволяя мне оценить мировое устройство колеса Сансары. А после продолжил:

— Гуангам, как нас называют, повезло. Через прочтения сути вещей и просветление мы нашли свое истинное призвание. Аг, к примеру, изучает смертных. Мне всегда импонировал его Путь. Поэтому я, так сказать, еще более его конкретизировал. Я изучаю человеческие парадоксы.

— Типа, чем больше сыра, тем больше в нем дырок. — поддержал я. — И раз у него больше дырок, то сыра остается меньше. Соответственно, чем больше сыра, тем его меньше.

— Нет, парадоксы чуть более сложные, — улыбнулся Ал. — И они, как правило, касаются людей. И их взаимоотношений. К примеру, почему дети клянутся, что никогда не станут похожими на своих родителей. И, как правило, именно такими и становятся.

— Поступал бы на психологический. Там все это подробно объясняют. Для этого нет необходимости быть Гуангом.

— Или другой пример. Человек тратит молодость, время, жертвует любовью и вниманием своих близких, чтобы заработать как можно больше денег. А потом тратит эти деньги, чтобы купить молодость, потраченное время и вернуть любовь близких.

— На это у меня ответа нет, — я сел на берегу и запрокинул голову. Внутри было по-прежнему паршиво. — Я денег зарабатывать не хочу. Извини, что сломал твою идеально выстроенную систему. И какой парадокс во мне?

— Мне интересно, что движет человеком, который жертвует самой большой любовью в жизни ради спасения миллионов людей. Долг, высшие идеалы, что-то еще? Нет, я мог бы понять, если бы тебя с детства приучали любить свою страну и каждого гражданина, вдалбливали патриотизм в голову, но ведь это не так. И ты понимаешь, хотя, может, и не осознаешь, что больше никого и никогда так не полюбишь. Что ощутив настоящую любовь, истинное слияние, уже никогда без нее не сможешь быть полноценным.

Я сжал кулаки, на глазах сами собой появились слезы. Ох, Александр, нифига ты не помогаешь!

— Извини, я с давних пор много времени провожу в Потоке и почти не общаюсь со смертными. Я забыл, что у вас слишком велико эмоциональное начало. К тому же, ты действительно сейчас потрясен.

Мне понадобились все силы, чтобы ответить. Пусть и не сразу.

— Я… не… знаю… Я не знаю, почему. Может, в этом и есть еще один из человеческих парадоксов. Люди часто делают то, что делают. Потом сожалеют и страдают, но все равно делают.

— Это может быть ответом, а может и не быть. Я предпочту все же понаблюдать за тобой, вдруг ты придумаешь что-то еще. Поинтереснее.

— Звучит довольно цинично.

— Настоящему изучения сути вещей чужда эмпатия.

— Наверное, поэтому мне это и не интересно.

Мы молчали, сидя на берегу острова «мертвецов». Простите, оболочек Богов, которые покинули тела, чтобы странствовать по великой Вселенной. И я понял, что не слышу ничего, кроме тока собственной крови. Не чувствую ни дуновения ветерка, ни плеска волн, ни жужжания пчел. Даже