Ага! В прихожей вспыхнул неяркий свет — ну да, не светильник под потолком, а бра слева от входа. Мазур вновь затрезвонил, длинно, требовательно. Кто-то рассматривал его в небольшое, забранное изнутри решеткой окошечко на высоте человеческих глаз.

И тут же раздался звук отодвигаемого засова — ага, решили впустить… Мазур заранее состроил широкую пьяноватую улыбочку и потянул на себя дверь, не дожидаясь, пока ее распахнут полностью. Громко проворчал по-английски:

— Ну наконец-то…

Открывший ему дверь отступил на пару шагов. В тусклом свете его прекрасно можно было рассмотреть: белый, лет сорока, крепкий широкоплечий парнище в приличном костюме. Оружия в руках нет, но вот клифт слева что-то подозрительно оттопыривается…

Мазур решительно вошел и захлопнул за собой дверь. Незнакомец — сохраняя равнодушное лицо — спросил что-то по-французски.

— Ни черта не понимаю, парень, — сказал Мазур нетерпеливо. — По-английски умеешь?

Они оказались один на один — в небольшой, прекрасно ему знакомой прихожей попросту не нашлось бы укромного места, куда может спрятаться кто-то еще: вешалка, стойка для зонтиков и тростей, два кресла, столик, лестница на второй этаж, справа дверь в крыло для прислуги…

— Простите, сэр, что вам угодно? — осведомился незнакомец.

— То есть как? — недоуменно воскликнул Мазур. — Мы собирались с мадемуазель Татьяной… — он сделал паузу, убрал с лица беззаботную ухмылку, нахмурился и громко, сердито спросил: — Черт, а вы вообще кто? Откуда взялись? Новый швейцар, что ли?

— Да, вот именно, — ответил незнакомец, моментально уцепившись за последнюю фразу. — Я только сегодня поступил на место…

— Ну да, ну да… — ворчливо произнес Мазур. — От старого черта не было никакого толку… Так что же вы стоите как монумент? Немедленно доложите мадемуазель, что приехал господин Киркпатрик. Она что, не предупредила? Мы же условились… — он прибавил в голос барственного высокомерия: — Что вы стоите, болван? Ступайте!

«Сейчас вмажет, — подумал он. — Дальше просто нельзя тянуть, пора что-то делать. Дверь закрыта…»

Ага!

Моментально определив, куда пойдут удары, Мазур уклонился, отбил левым запястьем ладонь незнакомца, нацелившуюся было ему в горло, ушел от удара ногой, ответил парочкой молниеносных выпадов. Не глядя, не поворачиваясь к двери, пинком левой ноги распахнул ее настежь, успел подхватить падающего, разок добавил для надежности, выхватил пистолет и переместился вправо, откуда мог видеть лестницу чуть ли не до самого верха.

В дверь вереницей влетели остальные, размыкаясь вправо-влево, двое кинулись к двери направо. Оказавшийся прямо напротив лестницы Лаврик «щучкой», головой вперед кинулся на пол, перекатился, вскинул пистолет, дважды нажал на курок пистолета с глушителем. По ступенькам что-то загрохотало — это катился «узи» с глушителем, а следом кубарем свалился его хозяин. Еще по тому, как он падал, мотаясь куклой, было ясно — мертвее не бывает…

Чернокожий, ага. Наверняка тот самый… Они взлетели по лестнице, бесшумные, как привидения и стремительные, как атакующие гепарды. Ни одна ступенька не скрипнула, и дело не только в их мастерстве — умели строить довоенные французы, этого у них не отнять…

Оказавшись в коридоре, слабо освещенном двумя тусклыми лампочками вычурного бра, кинулись направо-налево, рассредоточились, проворно присев на корточки, — чтобы сбить с толку противника, наверняка заранее настроенного палить по мишеням высотой в человеческий рост.

Вовремя — распахнулась дверь кабинета Акинфиева, справа, и еще одна, слева. Как и было обговорено заранее, Мазур рванул вправо, слыша за спиной тихие хлопки выстрелов и непроизвольный отчаянный вопль. Сильным пинком припечатал дверь так, что она сшибла выскочившего с автоматом субъекта, а там и насел на него, приложил сверху рукояткой пистолета.

Обернулся. Лаврик, сидя на оравшем, лежавшем ничком типе, умело вязал закрученные за спину руки заранее припасенной веревочкой. Остальные прижались к стенам, поводя стволами — но, если не считать воплей подраненного, стояла тишина, никакого движения. Даже если кто-то остался и притаился сейчас, как мышь, это уже детали. Главное сделано, дамы и господа. Это занимает совсем немного времени — если только знать, как, если только держава тебя старательно готовила побеждать молниеносно и качественно, в считаные секунды…

Коротким пинком погрузив своего пленного в полное беспамятство, Мазур свистнул, махнул рукой. Двое кинулись по коридору вправо и влево, распахивая двери одну за другой, светя внутрь фонариками, которые держали над головой, на отлете. Сам Мазур, не раздумывая, вошел в кабинет, где было выпито немало доброго коньяка и сыграно немало шахматных партий (где он, увы, выигрывал в лучшем случае одну из трех, князь играл гораздо лучше).

В кабинете, как и при хозяине, царил безукоризненный порядок. Все на своих местах, кротким бараньим взором уставился со стены последний незадачливый император, грустно и загадочно взирает на Мазура очаровательная женщина, навсегда оставшаяся молодой. На столе (кресло отодвинуто так, словно сидевший, заслышав неладное, вскочил заполошно — как оно, несомненно, и было), красуется бутылка великолепного княжеского коньяка и недопитая рюмка — ага, принял пару капелек в качестве лекарства от нешуточного нервного напряжения… А на полу у подоконника…

Присев на корточки, Мазур хмыкнул, покрутил головой. В памяти поневоле всплыла цитата из классика: «Всурьез собирались Рваные щупать Советскую власть…» Там, аккуратненько положенные рядом, покоились две короткие трубы защитного цвета с пистолетными рукоятками — базуки, ага, нетрудно с первого взгляда назвать марку и страну-производителя, хотя это, ручаться можно, никакой привязки не даст: мало ли где в наши веселые времена можно прикупить хоть охапку гранатометов для личного пользования, и производитель сплошь и рядом ни при чем…

Учитывая, что отсюда до парадного подъезда Министерства недр всего ничего — кранты бы Папе и тем, кто стоял бы поблизости. Как и в случае с гранатой, это явно не дешевое любительство, здесь работал кто-то гораздо более хваткий, неслабый профессионал. То, что Таня оказалась в отцовском кабинете и успела позвонить — совершеннейшая случайность, какие иногда губят самые проработанные операции. Все на свете предусмотреть невозможно. Особенно, когда нагрянули всего-то навсего четыре супостата — тут, хоть разорвись, невозможно одновременно повязать всех до одного обитателей дома, равно как и…

Вошел Лаврик — судя по беспечно заткнутому за брючный ремень пистолету, все чисто, территория зачищена от неприятеля…

— Крепенько, — присвистнул он, глядя на базуки.

— Чего ты ухмыляешься?

— Вот сплошь и рядом никуда не деться от юморных моментов, хоть ты тресни, — ответил Лаврик, все так же ухмыляясь во весь рот. — Ты успокойся, все живы, только повязаны. Так вот, его сиятельство, с первого взгляда видно, был взят в плен совершенно бесчувственным. Безмятежно дрыхнет, и разит от него, как из бочки… Ага!