— Только по дороге заедете на бытовую ссору. Вот, возьмите адрес.

Дежурный протянул неровно оторванный клочок бумаги.

— Папанина сорок четыре, квартира пять, — вслух прочел Черемхов. — И правда, по дороге…

— Лысаков Иван Петрович? — усмехнулся Ефимов.

— Точно. Знаешь его?

— Чего ж не знать: он каждый день глаза зальет да жену гоняет, или с соседями драки затевает. Раньше его можно было в ЛТП[13]оформить, или по повторному мелкому на год законопатить, или по хулиганке закрыть… А сейчас демократия, ничего этого нет, остаются беседы да предостережения…

— Если задержим, придется возвращаться, оформлять, весь обед провозимся, — задумчиво сказал предусмотрительный Звягинцев.

— Если водила с нами обедать пойдет, можем в собачьем отсеке запереть, посидит сорок минут, ничего с ним не сделается…

Оживленно разговаривая, они вышли на улицу, в машине сидел сержант Пестиков. Увидев Звягинцева, он радостно улыбнулся и помахал рукой.

— В «Три собаки» с нами пойдешь?

— Конечно! Солнце спряталось за ели, время спать, а мы не ели! — оживился водитель.

— Только заедем на Папанина.

— Харэ!

Сорок четвертый дом представлял из себя блочную пятиэтажку, в которой располагалось малосемейное общежитие завода «Алмаз». Постепенно крохотные квартиры правдами и неправдами приватизировали, завод обанкротился, и теперь дом ни на чьем балансе не находился, а потому пребывал в ужасном состоянии. В подъезде воняло канализацией и чем-то горелым, под потолком провисали провода, углы были закопчены. На щербатых ступеньках стояли несколько женщин в засаленных халатах. С первого этажа доносился истошный женский крик:

— Ваня, Ваня, не надо! За что? Не надо, я тебя прошу!

Толян вытаращил глаза:

— Она всегда на весь квартал орет. А завтра придет, будет требовать, чтоб не сажали. Да нас во всем обвинять…

Он пошел первым, Звягинцев для порядка двинулся следом, а Черемхов с Пестиковым остались на улице перекурить.

Ефимов распахнул дверь, вошел в пятую квартиру и тут же вышел спиной вперед и, попятившись, наткнулся на Сергея.

— Оружие есть? — булькающим голосом тихо спросил он.

Звягинцев не понял, что такого увидел Толян в квартире, если заговорил об оружии, а спросить не успел, потому что тот опрокинулся на спину. Руками он держался за живот, под распахнувшимся кителем, между ладонями, торчала замызганная деревянная рукоятка. На синей форменной рубашке медленно расплывалось темное пятно.

У Сергея захолодело под ложечкой. Все произошло так быстро и неожиданно, что он растерялся. Но развитие событий продолжалось. Из пятой квартиры выскочил крепкий, по пояс голый мужик, со зверским лицом. В руках он держал два длинных разделочных ножа.

— Пиз…ц вам, менты! — прохрипел он и бросился к раненому, выставив перед собой косо сточенные острые лезвия. Развернуться в тесном коридоре было негде, отступать некуда, оставлять товарища на расправу — нельзя, Звягинцеву ничего не оставалось, как шагнуть навстречу. Теперь нож должен был воткнуться ему в живот, но Сергей изо всей силы ударил нападающего в лицо, схватил за руки, ногой пнул в пах. Мужик отчаянно вырывался, он понял, что не сможет его удержать, и почти физически ощутил, как входит холодная сталь в его мягкое беззащитное тело.

— На помощь, ребята, ко мне! — истошно заорал он и попытался ударить противника головой.

Как ни странно, это получилось: лбом он разбил преступнику нос, тот бросил ножи и, сильным рывком освободив руки, схватился за лицо. Звягинцев отбросил ногой ножи назад — один, потом другой. Сзади послышался топот и крики товарищей.

— Стой, стрелять буду! — почему-то кричал Черемхов, хотя оружия ни у кого не было — наверное, для острастки или первое, что пришло в голову.

— Сука! — Лысаков нанес ответный удар, развернулся и забежал обратно в квартиру. Щелкнули запоры.

— Что такое?! — возбужденно спросил Черемхов, глядя на лежащего Толяна. Сзади испуганно выглядывал Пестиков.

— Он ножом ударил… Вызывай «скорую»… И группу быстрого реагирования!

Ноги не держали, и Звягинцев сел на грязный пол рядом с раненым товарищем. Руки у него были в крови. Он испуганно осмотрел себя. Раны не было, просто разбит нос.

— Папанина, сорок четыре, срочно, ранен работник милиции! — отчаянно кричал Черемхов в трубку мобильного телефона.

На лестнице стал быстро собираться народ.

— Убили! — раздался истошный женский крик. — Милиционера убили!

«Типун тебе на язык», — подумал Сергей.

— Вот и пообедали, — сказал водитель и, махнув рукой, пошел докладывать обстановку по рации.

Через десять минут приехали автоматчики в бронежилетах, они были настроены застрелить убийцу милиционера, но Лысаков вышел под прикрытием жены, с белой скатертью в руках и добровольно сдался. При этом плакал и просил его извинить.

«Скорая» увезла Толяна, его прооперировали, всем отделом сдавали кровь второй группы, в результате все обошлось, и он пошел на поправку.

Через два дня Звягинцев, Черемхов и Пестиков заехали его проведать, принесли яблоки, бананы и томатный сок.

— Говорил, надо было в чебуречную идти, — сказал Ефимов.

На оперативном совещании Баринов отметил мужество, героизм и самопожертвование участковых:

— Молодцы, ребята, проявили себя, как настоящие солдаты правопорядка! — сказал начальник РОВД. — Ефимова я представлю к государственной награде, остальные получат благодарности и премии. Вместе с тем отмечаю, что героизм подчиненных нередко вынуждается халатностью их начальников! Товарищ Морковин, почему ваши подчиненные оказались безоружными при задержании опасного преступника? Как вы это объясните?

Подполковник опустил голову.

— Никто не знал, что он опасный, товарищ полковник! Считался обычным бытовым дебоширом…

— Теперь узнали? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Баринов.

— Теперь конечно! — кивнул начальник МОБ.

— Так что, будем узнавать такие вещи через ранения и гибель наших сотрудников?

Морковин покрылся красными пятнами и ничего не ответил.

— В дальнейшем исключите подобные случаи! — резко произнес Баринов.

После общего совещания Видин собрал участковых у себя.

— Я принял решение готовить Ефимова своим заместителем, а Звягинцева выдвинуть на старшего участкового. Так что, Сергей, задержись после совещания…

Когда они остались наедине, подполковник протянул несколько бумаг.