Макс не видел ничего гуманного в происходящем, но все же согласно кивнул.

— А теперь пойдемте к нашей неуловимой Лизавете. — Мистер Обаяние радостно хлопнул в ладоши. — Нельзя заставлять даму ждать! Да и я, признаться, уже соскучился.

К тому, что должно было произойти, Макс себя готовил, но оказалось, что он совершенно не готов. Не готов посмотреть Лизавете в глаза. Не готов сохранять спартанскую невозмутимость и изображать из себя негодяя. Не готов к острому желанию раскроить мистеру Обаяние голову, когда тот грубо выдернул Лизу из машины. Не готов к тому, что чужую боль он воспримет как свою собственную. А еще он оказался не готов к тому, что услышал…

Конечно, после рассказанного Лизаветой он не считал Мележа белым и пушистым. Человек, не брезгующий похищением людей ради удовлетворения собственной похоти, не заслуживает доброго слова, Но тут речь шла уже не о похищении и даже не о сексуальном рабстве. Речь шла о расчетливо-жестоком убийстве, о сценарии к фильму ужасов, который волей этого выродка должен был воплотиться в реальной жизни. И, похоже, уже не единожды воплощался…

И все это слышала Лиза! Слышала и, наверное, уже представляла себя в главной роли.

Жаровня и щипцы… Господи ты боже мой, во что же они вляпались?! А самое страшное — он так проникся этими жуткими рассказами, что потерял счет времени. Сколько там еще осталось? Пять, семь минут? Макс скосил глаза в сторону запертых ворот — ничего, никакого намека. По телу растеклась паника, сжала горло липкими лапами. А что, если их упустили? Что, если передатчик не работает? Да и где он, этот передатчик? Куда его прицепила та шустрая тетя в синем халате? Его же обыскивали и ничего не нашли. А может, и нет никакого передатчика? Есть только наживка, два испуганных червячка на крючке — Макс и Лиза…

Нет, этого не может быть! Дядя Федя никогда бы так не поступил. Или поступил бы? Что нужно сделать, чтобы дослужиться до генерала ФСБ? Почему до сих пор не начинается штурм?

— …Жалко, что тебя, сука, нельзя убить дважды, — вывел его из ступора голос мистера Обаяние.

Стоп, он не должен отвлекаться, не должен ни на секунду терять нить разговора. Сейчас от его собранности зависит очень многое, возможно, даже их жизни.

А Лизавета уже была в предобморочном состоянии: кожа бледная до синевы, крапчато-каштановые глаза потемнели от ужаса, губы подрагивают. Макс ее понимал, он сам был смертельно испуган, но у него, в отличие от нее, было одно весомое преимущество. Если его и убьют, то быстро: пуля в лоб или нож под ребро, а Лизе предстоит очень долгое умирание… Рот наполнился кислой слюной, Макса затошнило. И во всех своих муках она будет винить его. Это его она будет вспоминать на пороге смерти, бедная девочка…

— Ну все, поболтали, и хватит. Спасибо вам, господин Легостаев, за оказанные услуги. О комиссионных поговорим позже. Можете идти.

Скотина! Даже напоследок ему хочется поглумиться. Особенно напоследок…

— Дайте нам попрощаться. — Он не знал, зачем ему это нужно. Уж точно не для того, чтобы потянуть время. Наверное, он просто хотел, чтобы Лиза не запомнила его таким слабаком и подонком. А может, он хотел подбодрить ее, шепнуть, что у них еще есть надежда и Лиза должна держаться. Даже если его сейчас пристрелят, как дворового пса, у нее еще есть шанс дождаться ребяток дяди Феди и, возможно, уцелеть во время штурма. Он не знал…

А она не захотела с ним разговаривать, посмотрела так, словно он был прокаженным. Макс не обиделся, он все прекрасно понимал. Жаль только, что не удалось рассказать ей правду. И умирать не хочется. Господи, как же не хочется умирать!..

— Видите, господин Легостаев, девушка не хочет. Идите уже с богом.

Он пошел: медленно, считая шаги, прислушиваясь к затухающему биению собственного сердца…

Штурм начался с крика. Кто-то звал его по имени, какая-то женщина. Крик спугнул тишину, обрушил снег с сосновой лапы. Макс обернулся так быстро, как мог, краем глаза успел засечь спрыгивающие с забора тени. Тени были серыми, они сливались с каменной кладкой. У теней были автоматы. «Начало штурма невозможно не заметить», — вспомнились слова дяди Феди.

Это было последним, о чем он успел подумать. Дальше все завертелось, как в калейдоскопе. Макса действительно не собирались отпускать живым — он увидел корчащегося на брусчатке мистера Обаяние, его правая рука была прострелена в запястье, пистолет с глушителем валялся в нескольких метрах.

Над ухом просвистела пуля, так близко, что Легостаев почувствовал движение воздуха. Макс пригнулся, спрятался за своей машиной.

А Лиза продолжала стоять, дуреха! Она бы так и стояла, если бы удерживавшего ее братка не подстрелили. Тот взвыл и начал медленно оседать, увлекая девушку за собой.

Лизавета лежала ничком на брусчатке. Макс видел, как рукав ее куртки пропитывается кровью. А пули продолжали с жутким свистом бороздить воздух. Если в их хаотичных траекториях и была какая-то система, то Макс ее не замечал. Теперь стреляли не только спецназовцы, палили и из дома. Сколько их там всего, этих выродков? Он не видел никого, кроме мистера Обаяние и двух братков, но это не означало, что дом пустой.

А кровавое пятно на рукаве Лизиной куртки становилось все больше. Мало того, эта дурочка пыталась встать на ноги…

Макс не думал о пулях, когда бежал от машины к Лизавете. Он думал о том, что, если он не успеет, если она сумеет подняться на ноги, за ее жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша. Он успел: навалился на нее сверху, прижал к брусчатке — тут уж не до церемоний. Кажется, он ей что-то говорил, но она его не слышала — потеряла сознание.

Макс не знал, сколько длился штурм, ему показалось, что очень долго. Выстрелы оборвались так же внезапно, как и начались. После недавней какофонии тишина казалась оглушительной. Макс еще немного полежал, перестраховываясь, вдыхая аромат Лизаветиных волос, а потом над его головой послышался добродушный голос:

— Все, парень, слезай с нее. Ишь какой шустрый — воспользовался ситуацией. — Прямо перед глазами возникла пара тяжелых ботинок на рифленой подошве. Носок ботинка был ободран.

Макс сделал глубокий вдох, скатился с Лизаветы, встал на колени. Мозг отказывался верить, что все закончилось.

— Черт, зацепили девчонку, — в добродушном голосе послышались озабоченные нотки.

Рядом с Максом присел мужчина в черной маске, глаза в ее прорезях были совсем молодыми.

— Эй, док! — заорал спецназовец. — Док, иди сюда, тут заложницу ранили! А ты как? — Он тронул Макса за плечо.

— Я в порядке, — Макс осторожно перевернул Лизавету на спину, попытался расстегнуть пуховик. Молнию заело, но он продолжал ее дергать, размазывая по лицу слезы, матерясь как сапожник.

— …Счастье, что тебя сейчас не слышит твоя мама, — за его спиной послышался надсадный кашель. — Максим, успокойся, ранение руки не бывает смертельным. Отойди, пусть ее осмотрит врач.