со своими заботами и проблемами, своей личной жизнью, и тоже имеет право на отдых, право на то, чтобы хоть иногда побыть одной. Впрочем, на эту свою соседку – Свету Миледину – Заря поначалу не жаловалась. Миледина вела себя тихо, скромно, никуда не ходила, друзей в комнату не приваживала. Хотя и встречалась с парнем, студентом сельхозинститута. Однажды, возвращаясь после работы, Миледина увидела его через окно автобуса рядом с девушкой. Вспылила тогда очень и не скрывала от Зари:

– Жаль, что автобус не остановился, подошла бы и набила той стерве морду.

Надежда Викторовна ответила лукавым изучающим взглядом:

– Захотелось назад в колонию?

Допоздна она проговорила с Милединой и, кажется, смогла убедить ее, что нет никакой вины за той девушкой, да и бессмысленно решать личные проблемы при помощи грубости и рукоприкладства. Заре казалось, что ее поняли. Как оказалось, ненадолго. Через неделю снова возвращается Миледина обозленная – сменщица ее проговорилась мастеру, что она судимая.

– Падла, – метаясь по комнате, рвала на себе волосы Миледина, – меня вложила, а сама... таскается с «кобелями», пьет, курит...

Заря ей:

– Знай, Светлана, себе цену. Поставь себя так, чтобы забыли, что ты была когда-то в колонии...

И снова беседа... до полуночи.

Полгода длилось относительное затишье, если не считать нескольких обращений к Зape с привычной просьбой:

– Покормите, Надежда Викторовна! Денег на недель-ку займите!

Однажды Заря решила, что хватит. Не напоминая о тех стапятидесяти рублях, которые Миледина успела задолжать, заявила:

– Покормлю. И займу. В последний раз. Сама учись экономить.

Соседка поела и деньги взяла, а все равно обиделась, почти месяц с Зарёй не разговаривала. Но долг постепенно отдала и больше не занимала.

В сентябре, это когда и я уже был в колонии, помню, Заря жаловалась на то, что из сушилки на этаже пропадает одежда. Кто мог воровать? Думали, разумеется, на Миледину. Но та клялась, что не брала, несколько раз повторила Надежде Викторовне: «Поймаю воровку!» Заря ей поверила:

– Я тебе помогу, – решила.

И помогла. Воровкой оказалась внешне благопристойная девушка, которая ни в колонии не была, ни на учете в милиции никогда не состояла. Но чего эта поимка стоила Заре! Сколько нервов! Я хорошо помню приходы ее на работу мрачной, уставшей и невыспавшейся. А ведь будни в колонии до предела напряженные, требуют от человека полной отдачи сил, которых у него не будет, если не отдохнуть как следует. Но игра стоила свеч. Миледина ведь была оправдана.

Автобус остановился на конечной, и последние пассажиры покидали салон.

Вышли и мы. Перед КП колонии (это в ста метрах от конечной остановки) Заря призналась:

– А вообще, знаете, буду жалеть об общежитии. Привыкла очень...

Разубеждать Надежду Викторовну я не стал. А как только зашли на КП, оба вовсе забыли о разговоре, о новой квартире Зари и всем остальном, что было за пределами колонии.

4

Дежурный офицер, пригласив в свою комнату, сообщила о происшествии, виновником которого было шестое отделение.

– Коллективный невыход на зарядку – это грубейшее нарушение режима, – возмущенно сообщала дежурный помощник начальника колонии, – Я уже записала в рапорт и теперь вас прошу принять срочные и безотлагательные меры.

Прежде чем принять меры, мы решили основательно во всем разобраться. Но чем больше узнавали мы об утреннем происшествии, тем больше возникало сомнений: ЧП ли это? Ровно в шесть, как обычно, зазвенел громко звонок побудки. Но по воскресеньям он должен звучать в семь. Шумарина потянулась к настенным часам, которые имеются в каждой комнате, убедившись, что еще только шесть, махнула девчатам рукой.

– Спим еще час, – распорядилась председатель. – Ошибка.

Гукова лишь чертыхнулась матерно и перевернулась на другой бок.

Спустя несколько минут – второй звонок. Длиннее и пронзительнее.

– Что за чушь? – воскликнула недовольно Чичетка. – Кто шутит?

– Морду такому шутнику выправить бы об стенку, – подала со своей кровати реплику Гукова.

Председатель отделения молча подхватилась, оделась и пошла к дежурному помощнику начальника колонии выяснять. Та показала ей свои наручные часы – десять минут восьмого.

– У вас неправильно. Откуда столько? – спросила изумленная Шумарина.

– Сколько есть, – ответила офицер. – Поднимай, Неля, отделение. Опоздаете на зарядку – будете в рапорте!

– Да что рапорт! Чуть что – рапорт! Объясните, в чем дело?

– Ты забыла разве о переводе часов на летнее время?

– Забыла... – Шумарина задумалась. И вдруг, подняв голову, сверкнула глазами. – Но почему отбой давался по-прежнему? Почему не сделали на час раньше? Мы что, «лошарики»? Страдать, недосыпать из-за этого!

Дежурный офицер вспыхнула.

– А вот за грубость, пререкания, несоблюдение режима записываю вас в рапорт.

– Пишите!

Шестое отделение продолжало «спать». Не удалось выставить их из комнаты ни дежурным КВП, пи сержантам-контролерам. Это уже было ЧП. Дежурный офицер позвонила домой начальнику колонии, замполиту и в общежитие воспитателю Заре. Только Надежде Викторовне не дозвонились, она уже была в дороге на работу.

Полдня прошло у нас с Зарей в нервном напряжении – разбирали происшествие, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать чрезвычайным. Конечно, воспитанницы виноваты в том, что не подчинились распоряжению дежурного офицера. Но ведь первичная вина была за офицером. Это она не выполнила своевременно требование о переводе часов на летнее время. Настроение у всех было подавленное, а у меня особенно мерзкое. И лишь после обеда, когда почтальон принесла письма, оно приподнялось. Среди других было и письмо от Кузовлевой. Она сообщала, что в ближайшее время собирается к нам в гости, с оптимизмом делилась своими сегодняшними буднями и планами на завтрашний день, не забыла вложить в конверт и красочную открытку: нас с Надеждой Викторовной, а также всех воспитанниц, которые к тому времени освободятся, Татьяна приглашала на свадьбу.

5

В понедельник сразу после оперативки – приемная комиссия. Нескольких осужденных, у которых закончился срок пребывания в карантине, необходимо распределить по отделениям.

Порог кабинета начальника колонии переступает осужденная