– Вот молодец, — просипел он ей в ухо. — Скоро совсем умной станешь.

И Аля сдалась, усилием воли подавив вскипающую в ней волну омерзения, уткнулась лбом в ладони, стараясь скрыть пылающее лицо. Все было теперь безразлично, лишь бы только получить нужные бумаги. Лишь бы только добраться до Москвы.

Когда Виталий Анатольевич наконец отпустил ее и отошел, неторопливо застегивая брюки, Аля несколько минут не могла собраться с силами, чтобы выпрямиться и снова взглянуть ему в лицо. В груди теснилась тошнотворная помесь отвращения, стыда и страха.

Аля одернула юбку, привела в порядок блузку, опустилась на колени, поднимая с пола пиджак. Виталий Анатольевич уже вернулся на свое рабочее место, за стол, снова отряхнул плечи пиджака и теперь с гадливой усмешкой наблюдал за своей жертвой.

– Ну где там твои бумажки? Давай, что ли, подпишу. Заработала! — осклабился он.

Аля, стараясь не встречаться с ним взглядом, протянула ему папку с документами. Тот просмотрел бумаги, размашисто подписался в нескольких местах и, уже протягивая папку Але, произнес:

– Только девчонку тут придется оставить.

– Как? — ахнула Аля. — Как же я ее оставлю?

– А вот так, — развел он руками. — Чтобы поумнее была впредь. Да и нам спокойнее, будем уверены, что ничего не выкинешь до возвращения.

– Но я не могу… — растерянно сказала Аля. — Я никогда… Она же совсем маленькая…

– Нянька есть у тебя, — досадливо поморщился Виталий Анатольевич. — Вот с нянькой пусть и остается. Ничего, целей будет. А ты навестишь своего, вернешься, и мы поговорим еще. Не забудь, у меня на тебя мно-о-ого материала, — заверил он, похлопав ладонью по ящику письменного стола.

И, уже не глядя на все еще обращенное к нему исказившееся лицо Али, махнул рукой:

– Давай-давай, иди вещички собирать. Аудиенция окончена.

Аля медленно повернула ключ в замке. Все части ее тела, все кости и мышцы болели, как при высокой температуре. Надсадно стучало в висках. Аля шагнула в темную прихожую и остановилась перед зеркалом. Из черноты на нее глянула бледная испуганная женщина с остановившимися, словно остекленелыми глазами. На шее чернел кровоподтек, слева, у губ, присохла размазанная помада.

– Мама! — крикнула в детской дочь.

Аля услышала топот неловких маленьких ножек по полу, ласковое ворчание няни. Она быстро стерла с лица помаду, запахнула воротник блузки и, улыбнувшись через силу, обернулась к дочери. Няня щелкнула выключателем.

– Мадам сегодня поздно? — по-французски спросила Луиза, пожилая женщина с коротким ежиком седых волос.

– Да, — кивнула Аля. — Было много дел.

Малышка теребила ее, тянула в детскую, и мало-помалу Аля взяла себя в руки, сбросив охватившее ее оцепенение. Останавливаться было нельзя. Она нужна дочери, она там, в Москве… Может быть, нужна…

– Луиза, — обратилась Аля к няне. — Мне понадобится съездить в СССР. Возможно, надолго. Вы останетесь с девочкой? Я хорошо заплачу.

– Конечно, — улыбаясь, кивнула няня. — Неужели я не позабочусь о нашем маленьком ангеле.

Она ласково потрепала малышку по пухлой щеке. Аля взяла дочь на руки, взъерошила темные кудри, поцеловала в висок. Девочка залопотала что-то нежное и непонятное. И только сейчас Аля окончательно осознала, что ей придется расстаться с дочерью надолго, может быть, на несколько месяцев.

– Вы не волнуйтесь, — похлопала Алю по руке Луиза. — Она маленькая еще, по маме скучать не будет.

– Не будет, — вздохнула Аля, глядя на копошившуюся среди игрушек дочь, и добавила шепотом по-русски: — А папу она не знает…

Дмитрий Владимирович Редников сидел в кресле на террасе, лениво перелистывая свежий литературный журнал. Из дома выглянула Леночка — новая Никитина подруга, симпатичная девочка с короткой стрижкой.

– Дмитрий Владимирович, Глаша спрашивает, вам чаю налить? — вежливо спросила она.

– Лучше кофе, — буркнул Редников.

– Кофе… — растерянно протянула девочка. — Вы знаете, кофе, кажется, нет. Забыли купить.

– Ну тогда чай, — согласился Дмитрий.

Леночка скрылась в доме.

«Кофе забыли купить… — усмехнулся он. — Ясно. Продолжают кампанию по спасению утопающего. То-то я видел, что Никита с Глашей шептались по углам, а потом из дома все спиртное исчезло. Теперь, значит, за кофе взялись…»

Никита волнуется за него, ясно. Он и сам тогда, в коридоре, увидев, как на него надвигается мраморный пол, испытал сильный испуг. Может быть, самый сильный за всю жизнь.

До тех пор Редникову казалось, что нет на свете ничего тяжелее того первобытного ужаса, который ощутил он, ребенком, в тот злополучный новогодний вечер. Та ночь навсегда изменила его жизнь, отважного задиристого мальчишку превратила в вечно настороженного затаившегося волчонка. Со временем он научился скрывать этот извечный страх, маскировать его напускной бесшабашностью, демонстрировать непоколебимость своих решений. Однако в глубине души всю жизнь продолжал испуганно оглядываться по сторонам, подгонять все свои поступки под общепринятые условности, избегать острых конфликтов, сглаживать, смягчать. Иногда ему казалось, что он давно уже перестал бояться чего-то конкретного, скорее внутри остался страх перед самим страхом.

Но тогда, в коридоре, испуг был другим. Впервые он опасался не расплаты, которая последует за совершенным поступком. Впервые он боялся, что так и не успеет этот поступок совершить.

Потом были дни в больнице, длинные, прохладные, томительные. Визиты врачей, встревоженное лицо сына. После выписки его перевезли на дачу. И сразу же началось это шушуканье по углам, ласковые снисходительные улыбки, словно адресованные больному ребенку. Все это выводило Редникова из себя.

Вошла Леночка, поставила перед ним стакан с чуть желтоватым слабеньким чаем. Следом за ней появился Никита.

– Пап, пойдем лучше в комнату, — с деланым безразличием предложил сын. — Здесь дует из окна сильно. Тебе доктор велел поберечь себя. Я там шахматы приготовил, сыграем.

И Редников, поднявшись с кресла, проследовал за Никитой в дом.

– Шах твоему достопочтенному королю, — весело сказал над ухом Никита.

Дмитрий машинально передвинул по полированной доске массивную шахматную фигуру.

Никита, прикусив губу, напряженно смотрел на доску, затем ловко передвинул фигуру и с удивленной радостью произнес:

– Мат!

Он обнял примостившуюся на подлокотнике кресла Лену, проговорил радостно:

– Ленка, представляешь? Впервые у бати выиграл!

Дмитрий откинулся на спинку стула:

– Выучил тебя на свою голову. Ну что ж, пора мне и честь знать. Молодым везде у нас дорога.