— Ну, здравствуйте, Клаус. Ко мне как раз вчера заходил ваш давний приятель (тут мое сердце ёкнуло — это какой еще давний приятель?) и мы вас вспоминали. Хотите кофе? Я себе налью, и вы присоединяйтесь.

«Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь», мрачно и тихо пробормотал я.

— Вы что-то сказали?

— Я не пью кофе. Можно закурить?

— Курите, Клаус. Мне казалось, вы бросили?

— Трудно отказаться от старых привычек.

Старик кивнул, пробормотал что-то себе под нос и вышел из комнаты. За стенкой тявкнул пес, Отто сказал что-то успокаивающее. Через пару минут он вернулся с кофейником на подносе и чашками.

— Это на случай, если вы передумаете. Отличный я вчера купил кофе в русском магазине…

Сюрреализм ситуации медленно, но верно начал зашкаливать. Я нервно вытащил из кармана серебряный портсигар и вставил в мундштук папиросу. Хорошо, что ребята на киностудии снабдили меня аутентичной зажигалкой и прочими причиндалами, а то красиво бы я смотрелся с пластиковым «Биком» и пачкой «Кента». Хорошие ребята, работают споро, не задают лишних вопросов — надо будет запомнить адресок. Надеюсь только, что они не сочли меня извращенцем, старательно готовящимся к садомазохистской оргии с нацисткими мотивами.

Пока я нервничал и возился с никак не желающей работать древней зажигалкой, Отто продолжал говорить, как ни в чем не бывало:

— Поверите ли, Клаус, лишь сейчас я начал понимать, какими мы все были наивными дурачками. Мы казались себе молодыми богами, спешащими на битву с драконом, и упрямо не хотели замечать, что дракон наш — никакой не дракон, а червяк, пляшущий на крючке у совсем других сил. Нити судьбы были сплетены так аккуратно, что преступлением было бы нарушить их точный узор. Да у нас бы и не получилось…

Я прочел кое-что о заговоре, но недостаточно, чтобы долго поддерживать беседу в этом ключе. Надо было срочно менять тему. Я не нашел ничего лучшего, чем брякнуть:

— Как вы жили все эти годы?

Отто снова посмотрел на меня со старческой благожелательностью.

— Хорошо жил. Хотелось бы, конечно, пожить и еще, однако я и так нахватал у судьбы лишнего. Я не боюсь смерти. Скажите, Клаус, как оно там?

— А ваш вчерашний гость вам не рассказывал?

— Эрвин? Нет, старый лис расспрашивал меня об Африке. Он успел влюбиться в их сухие равнины, и очень сожалел, что не мог сопровождать меня в моем путешествии по Нилу. Поверите ли, мне удалось обнаружить очень интересные статуи…

Разговор явно уклонялся не туда. Я пошел на второй виток.

— Вы говорили о нитях судьбы. Вам, Отто, никогда не приходило в голову, что их можно… разрубить?

Старик нахмурился и отставил чашку. Некоторое время он вглядывался в меня, в красноватых отблесках искусственного огня и желтом ореоле лампы. Наконец, пожевав тонкими морщинистыми губами, произнес:

— Знаете, мне кажется, что вы не Клаус.

«Приехали», — подумал я.

— А кто же, по-вашему?

Старик повозил по столу длинными пальцами, нащупал переключатель лампы и вдруг повернул его так, что светильник вспыхнул на полную мощность. Я вскинул руку к лицу: мой зрачок все еще не привык к резким перепадам света.

— Да, вы не Клаус, — сухо сказал старик. — Можете снять повязку.

Я хмыкнул и стащил черный наглазник. Отто некоторое время смотрел на меня, склонившись вперед и положив руки на колени. Наконец сочувственно покачал головой и спросил:

— Было очень больно?

Такого вопроса я не ожидал и слегка растерялся.

— Не слишком приятно, когда вытекает глаз.

Старик опять пожевал губами и неожиданно выдал следующее:

— Вы не должны его винить. Конечно, Йозеф иногда ошибается, и цена его ошибок велика. Однако представьте, что случилось бы, если бы он бездействовал.

Так, с меня хватит. Я сдернул фальшивый протез и снова нацепил повязку, и только потом поинтересовался:

— Кто такой Йозеф?

— Йозеф Менне. Так, по крайней мере, он представился мне тогда, в сорок шестом. Возможно, вы знаете его под другим именем.

— Давайте сразу договоримся. Я, как вы понимаете, не собираюсь причинять вам вреда. Но хотел бы услышать правду. Для начала, удостоверимся, что мы говорим об одном и том же… человеке. Тридцать пять-сорок лет, темные волосы с сединой. Невысокий, светлые глаза, серые или серо-голубые…

— Да, да, да, — нетерпеливо ответил старик. — Йозеф Менне. Чудотворец, убийца, провидец и поэт.

— Поэт?

— А вы не знали?

— Не успел познакомиться с этой стороной его многогранной личности.

Старик с усилием поднялся и прошаркал к книжным полкам. Роясь среди каких-то старых разнокалиберных томов. Он спросил, не оборачиваясь:

— Вы читаете по-русски?

— И на многих других языках.

— Хорошо.

Тяжело опираясь на трость, он развернулся и проковылял к столу. Бросил на диван рядом со мной тонкую тетрадку.

— Пролистайте на досуге. Не Гейне и не Байрон, конечно, но, может быть, вам понравится.

Я открыл тетрадь на развороте. Пожелтевшая от времени бумага. Чернильные строчки: действительно, стихи. «Погляди-ка, Грег…» Поглядим позже.

— Он часто вас навещает?

— Не так чтобы часто. Я бы предпочел, чтобы он заходил почаще: все-таки, согласитесь, мертвые — хотя и благодарная, но скучноватая аудитория.

А старик, оказывается, не столь уж безумен…

— Мертвые не сообщают последних новостей и не задают вопросов.

— А он?

— С ним мы подолгу беседуем. Многие его взгляды мне неприятны, я бы даже сказал, отвратительны…

— Тем не менее, меч вы ему отдали? Чем он вас подкупил: излечением от рака? Вселенскими тайнами?

Отто строго поглядел на меня:

— Вы, молодой человек, забываетесь. Йозеф ничем меня не подкупал. Я выслушал его. Точнее, мы долго говорили — в горах было холодно, мы жгли костры в пастушеских шалашах, совсем растрепавшихся за зиму. Костры жгли в ямах, чтобы не заметили патрули. Я не мог спать, да и не хотелось — казалось ведь тогда, что дни мои сочтены. Зачем же тратить на сон последнее? И мы беседовали. Правда, под конец уже больше молчали. Я стал так слаб, что едва мог проглотить кусок хлеба и сделать пару глотков воды. Когда мы подходили к монастырю, Йозеф практически тащил меня на себе.

— И меч…

— Меч я не отдавал ему до самого монастыря.

— Ага, — сказал я по-русски, — я понесу чемоданы, а ты, Крокодил Гена, понеси меня.

— Что?

— Не обращайте внимания. Глупая шутка. Так о чем же вы говорили?