года начальной школы не прибью их обоих, поставишь мне памятник. Или хотя бы коньяк».

Надо будет купить.

— И почему же Нина Васильевна так говорит?

Фред и Джордж гордо надулись.

— У нас все оценки в году — пятёрки!

У меня изо рта от удивления выпал кусок сырника. Вот же! Я думала, хоть одна четвёрка в итоге получится, но эти черти… хитрые!

— Ты нам обещала-а-а-а!

— Да-а-а-а, обещала-а-а!

Мама, хихикнув, отхлебнула чаю и подперла щёку рукой, глядя на внуков с умилением. Театр двух актёров!

— Обещала? — я решила прикинуться ветошью. В конце концов, если им можно, почему мне нельзя? — Не помню.

— Ну как же! — Фред всплеснул руками.

— Мы же договаривались! — закивал Джордж.

— Н-да? — я пожала плечами и вновь забросила в рот кусочек сырника, измазанный в сгущёнке. — Знаете, как говорят? Это было давно и неправда.

— Ну ма-а-ам! — возмутились мои бандиты вновь хором. — Так нечестно-о-о-о!

— Нечестно, значит? — я подняла брови. — А бомбочки с балкона кидать честно? Или, как на прошлой неделе, подкладывать мне в стиральную машину к белому белью синие носки? Или менять местами соль и сахар?

— Это было давно! — возразили мои оболтусы. И, подумав, добавили: — И неправда!

Мама вновь захихикала, а я только закатила глаза.

— Резюмирую, короче. Пока не научитесь хорошо себя вести — никаких скутеров!

— Гироскутеров…

— Да хоть гидро!

— Ну ма-а-ам!

— Так! Вы поели? Тогда стэнд ап! И марш одеваться.

Близнецы какое-то время недовольно посопели, но потом всё же встали и отправились в свою комнату.

— А ведь они правы, Алён, — протянула мама, как только шаги наших бандитов затихли, — ты действительно обещала купить эти скутеры, если в году они получат одни пятёрки.

— Знаю, — я поморщилась. — И куплю. Только не говори, пусть помучаются.

— Х-м-м… Зачем им мучаться?

— Из вредности! Моей. Они же меня мучают. Могу я хотя бы иногда помучить их?

— А-а-а, — понимающе протянула мама, улыбаясь.

В школу Фред и Джордж отправились всё такие же несдуваемые от обиды, какими были дома. Сверлили меня умоляющими взглядами и вообще всячески прикидывались небесными ангелочками, которых несправедливо обидела злобная матерь.

Я по-прежнему строила из себя ничего не понимающую ветошь, хлопая глазами и разговаривая о погоде. Главное, чтобы они теперь от вредности чего-нибудь не задумали, а то с них станется захотеть исправить пятёрки на четвёрки. Хотя… нет, это вряд ли.

Был у Фреда с Джорджем маленький пунктик, которому в душе я страшно радовалась. Мои оболтусы терпеть не могли плохие оценки, им нравилось быть отличниками. Даже четвёрки мальчишек изрядно бесили, заставляя лишний час сидеть за выполнением уроков. Вот так и получалось, что, будучи отъявленными хулиганами, мои черти умудрялись быть в классе… нет, не первыми. Вторыми.

Всю малину им портила Юля Бессонова. Маленькая отличница, которой Фред и Джордж уже четвёртый год отравляли жизнь. Отравлять жизнь бедной девочке, можно сказать, сам Бог велел — мои чертята были отчаянно в неё влюблены с первого класса. Оба, как положено. Но Юля — тоже как положено — взаимностью не отвечала. Да и как тут ответить, если тебя то за косу дёргают, то портфель твой прячут, то в пенал резинового паука подкладывают, чтобы визжалось громче.

Хотя… надо быть справедливой. Визжать Юля перестала ещё в первом классе. Она была очень умной девочкой и быстро смекнула, что к чему. Да, умная и очень хорошая девочка… и единственное, чего я боялась — что мои оболтусы когда-нибудь из-за неё перессорятся.

Я довела Фреда и Джорджа до третьего этажа — места дислокации младших классов — и пошла к себе, на четвёртый. В свой родной кабинет, где я работала уже… да, почти девять лет.

Первым уроком была литература у моих десятиклассников. Они толпились у кабинета, как обычно — часть просто болтала, другая что-то лихорадочно списывала. Скорее всего, физику — у ребят на носу была контрольная работа.

Я открыла кабинет и запустила детей внутрь, сразу попросив их открыть окна — с ночи воздух застоялся, а на улице как раз прекрасная майская погода. Романтика! Сейчас бы рассказывать про поэтов серебряного века… жаль, что у нас по программе Достоевский.

Я посмотрела на доску и нахмурилась. Нет, писа́ть сегодня вроде не понадобится, но порядок есть порядок.

— Если мела нету в классе, зол учитель и опасен, — продекламировала я, выразительно глядя на Федю Клочкова. Тот пробурчал «почему всегда я?», но покорно отправился в учительскую за мелом.

Почему всегда он — на самом деле это хороший вопрос. За шесть лет, что я вела этот класс как классный руководитель, я прекрасно изучила своих подопечных. И знала, что рыцарь у нас тут только один. И это Федя.

Вернулся Клочков через пару минут, с мелом в руке и взбудораженными глазами на круглом лице.

— Алёна Леонидовна, — зашептал он, остановившись перед моим столом, — а там… а вы, наверное, не знаете… или знаете?

— Может, и знаю. Ты скажи, что я там знаю, и я скажу, знаю я или не знаю.

Клочков мотнул головой — видимо, она у него закружилась от этих многочисленных «знаю». Вспомнилась старая песня группы Флёр: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. И ты скрываешь то, что я скрываю, что ты скрываешь».

Мне, как меломану и литератору в одном лице, эта игра одних и тех же слов страшно нравилась. На одном уроке я даже предлагала ребятам самим сочинить подобное. «Я боюсь, что ты боишься, что я боюсь, что ты боишься», и так далее…

Между тем Клочков выпалил:

— Там… к Марине Владимировне… мужчина! Я краем уха слышал. Он сказал, что учитель математики. А… Галина Николаевна уходит?! Или Ольга Петровна?!

Ольга Петровна, на мой скромный взгляд, могла уйти отсюда только в мир иной. Она проработала в этой школе всю жизнь и собиралась работать до последнего.

А вот Галя…

— Федя, — сказала я строго, — не разболтаешь?

Клочков помотал головой. Я знала, что Федя ничего не разболтает — настоящие рыцари не болтливы.

— Галина Николаевна с сентября в декрет уходит, так что вам со следующего года поставят либо этого нового мужчину, либо… Ольгу Петровну.

Из груди десятиклассника вырвался полузадушенный протестующий писк. И я его понимала: Ольга Петровна, в конце концов, была не только преподавателем алгебры и геометрии, но и моим классным руководителем, когда я ещё училась в школе. Мы за глаза звали её Олег Петрович, и подозреваю, что она об этом знала. И ей это нравилось.

Клочков и другие мои ребята общались с Ольгой