Минут через тридцать Нэль со своего наблюдательного пункта заметил спешащую в его сторону фигурку. Фай был один. Нэль стал потихоньку спускаться. Отряхнул с комбинезона песок, паутину, следы сухого птичьего помета и вышел Фаю навстречу.

– Ну и чего ради ты тут играешь в отшельника? – приветствовал его Фай. – Ты хотя бы понимаешь, что меня напугал?

Нэль отвечать не захотел.

– Ну ладно, ладно, – сказал Фай, смягчив тон, взял Нэля за плечо и повернул лицом к себе. – Мы не должны ссориться друг с другом. Хватит уже того, что с Верхними у нас возникло серьезное разногласие…

Назначить нового Первого министра было делом непростым и крайне деликатным.

В первую очередь перед государем стояла проблема служебного соответствия выбранного человека высшему чиновничьему рангу в государстве. Во вторую – проблема доверия к этому человеку государя. И, наконец, в третью – ритуал государевых похорон, о котором император Аджаннар думал со дня восшествия на престол, но отменить который так и не решился, несмотря на очевидное варварство и дикость этого обряда. Другой способ держать в узде некоторых из местных храбрецов просто не годился. Слишком часто от опрометчивых поступков их удерживало лишь то, что некоторые обязаны были умереть в день похорон государя. В могилу императора закапывали живыми: Первого министра, начальника личной охраны и восемь телохранителей, главнокомандующих Южной и Северной армий, наместника Северного Икта, старшую жену и младшего сына из ненаследующих престол.

Стало быть, главой кабинета министров следовало выбирать человека достаточно умного, чтобы справлялся с возложенными на него обязанностями, достаточно честного, чтоб не замалчивал перед государем неприятных и неблагополучных дел, и, в то же время, достаточно дерзкого и смелого, потому что иначе сознание возможной опасности может попросту сломать его, искалечить и до неузнаваемости переменить.

Кандидатов было много, но ни про кого из своих приближенных государь не мог себе сказать сразу «вот мой Первый министр, и я в своем выборе не сомневаюсь».

Ленясь лишний раз прибегнуть к инородной начинке своей головы, государь составил из них пронумерованный список на оборотной стороне доклада о расходах по закупке для двора траурных принадлежностей к похоронам кира Энигора.

1. Государственный казначей кир Варрур, ходжерец.

2. Глава внешнедипломатической службы кир Наор, на три четверти тарг, на четверть савр.

3. Градоначальник Столицы, кир Эмеркар, тарг только по имени, большинство родственников у него из купеческого сословия.

4. Тайный советник Дин, бывший наставник принца Ша, человек и вовсе подлого происхождения, сын пирожника из столичных предместий, выбившийся в высшие дворцовые чиновники благодаря лишь собственным стараниям и способностям, но зато женат на аристократке.

Три ближайших помощника бывшего первого министра: выбирай – не хочу…

5. Арданский генерал-губернатор, кир Хагиннор Джел, – ну, собственного отца даже рассматривать в этом списке как-то нечестно.

6. Наместник провинции Эгиросса, кир Аксагор, белая кость, двадцать поколений чистой таргской крови…

Еще имена, еще, еще…

Против каждого государь ставил черточку и, подумав, приписывал «нет».

Когда это занятие надоело, государь порвал свой список пополам и бросил в корзину для мусора. Перед ним на столе остался только зеленый гербовой лист с подготовленным текстом именного указа и золотым ковчежцем снизу – под печать. Государь трижды обмакивал стило в чернильницу, и трижды оно подсыхало. Нужно было вписать одно единственное имя, и имя это было у государя в голове. В негодный список ставить он его не стал. Имя это, в прежние времена громкое, ныне было незаслуженно забыто.

За пятнадцать лет до сегодняшнего дня государь уже пытался связать свою судьбу с судьбой этого человека чем-то более крепким, нежели старая вражда. Нынешняя старшая государыня Яати на самом деле являлась второй женой императора. Первой была дочь кира Ариксара Волка, Аисинь. Тогда, пятнадцать лет назад, в день годовщины правления императора Аджаннара, пять северных таргских провинций взбунтовались. Восстание возглавил хозяин земель Северной Агиллеи – Ариксар Волк. Требования восставших были просты: либо отречение от трона императора нетарга и восстановление в стране республики, либо отделение Таргского Севера от империи и основание суверенной республики там.

Однако клич новоявленных республиканцев, к немалому их удивлению, в стране большого успеха не имел. Купцы центральных и южных провинций, видевшие от государя много полезного и хорошего для торговли и для себя, не желали свержения монархии, но, напротив, готовы были оказать ей всемерную поддержку. В Ренне, пограничном мятежным провинциям с севера, тоже жили купцы. Они мечтали о безопасной торговле, поэтому им было выгодно, чтобы империя простиралась как можно дальше на север; в войне эти люди не видели для себя ни пользы, ни прока, поскольку привычны были жить торговлей, а не грабежами. Для Эн-Лэн-Лена война у соседей, за счет которых он приспособился существовать, тоже была бедой необычайной. Взбунтовавшиеся провинции преградили традиционный путь на север, торговля в новых условиях могла остановиться и неизвестно, когда бы наладилась.

Таргский Север оказался зажат в клещи. Пока в Таргене рассматривалась программа экономического давления на мятежников (поскольку все ж дурным тоном было переходить к военным действиям, не пройдя предварительно стадии переговоров), Эн-Лэн-Лен и Ренн изъявили не случавшуюся дотоле в истории мира готовность ввести в Северную Агиллею свои войска. После чего дело оказалось практически решенным. От Волка стали разбегаться сторонники; кто сомневался, не сбежать ли, – был пойман на золотую удочку; кто сомневался, не присоединиться ли к восстанию, – получил подарки за нейтралитет; а не перебежавшим и ни в чем не сомневающимся была обещана награда за покорность. Тем временем Северная армия в оба Крыла форсированными переходами шла из савр-Шаддата в Северную Агиллею.

Ариксар Волк проиграл сражение, даже не вступив в бой. Он не стал прятаться. Он понял, что волкам не загнать тигра, даже если они соберутся в стаю. Его ближайшие соратники проследили, чтобы он себя не убил, и выдали его императорскому посланнику. После чего, казнив в Столице для острастки десятка два виновных – из мелочи, в основном, и из шпионов, а не из богатых и знатных зачинщиков мятежа, – государь посмотрел Ариксару Волку в глаза, увидел, что тот раскаивается в содеянном, и попросил у Волка себе в жены его любимую дочь, девочку пяти лет.

Дальновидные и приближенные к государю мудрецы подумали: если государь говорит «я хочу», это значит «я требую». Не выполнишь – будет хуже. Бывшие мятежные тарги, приехавшие в Столицу на поклон и за прощением, решили, что это великая честь и очень даже хорошо, что старшая жена государя будет таргской крови. Ведь по закону государь должен иметь по жене от каждого народа, которым правит. Если первой возьмет ходжерку – будет хуже. А Ариксар Волк подумал, что никакая это не великая честь, что дочь его берут в заложники, отдаст – будет худо, и не отдаст – будет худо. Но девочку привез.