– Похоже на Вордсворта, – сказал он.

Старик смотрел на лужайку. Сейчас он навострил уши и впервые взглянул прямо на Хакворта.

– Стихи?

– Судя по содержанию, я сказал бы, что это «Прелюдия».

– Угадали, – произнес старик.

– Джон Персиваль Хакворт к вашим услугам. – Хакворт сделал шаг вперед и протянул карточку.

– Очень приятно, – сказал старик. Сам он не счел нужным представиться.

Лорд Александр Чон-Сик Финкель-Макгроу был одним из немногих лордов – привилегированных акционеров в ранге герцога, выходцев из Апторпа. Апторп – не организация, и напрасно искать ее в телефонной книге; на финансовом жаргоне она именуется стратегическим альянсом нескольких гигантских корпораций, в том числе «Империал тектоникс лимитед» и «Машин-фаз системс лимитед». Между собой сотрудники называли ее «Джон-дзайбацу»*, как веком раньше их деды говорили «Джон-компани» об Ост-Индской компании.

МФС производит потребительские товары, ИТЛ – недвижимость, на которой, собственно, и делаются настоящие деньги. В гектарах это не так много – капля, точнее, острова в море, однако именно эта земля – самая дорогая в мире, исключая разве что благословенные уголки вроде Токио, Сан-Франциско и Манхэттена. Причина в том, что у ИТЛ есть геотекторы, а они уж следят, чтобы каждый новый клочок суши обладал очарованием Фриско, стратегическим положением Манхэттена, фэн-шуй Гонконга, мрачным, но обязательным Lebensraum * Лос-Анджелеса. Незачем посылать грубое мужичье в охотничьих шапках исследовать дикие земли, истреблять туземцев, корчевать девственные леса; теперь довольно одного ретивого молодого геотектора, хорошего матсборщика и временного Источника.

Как многие другие неовикторианцы, Хакворт знал биографию Финкеля-Макгроу назубок.

Он родился в Корее. В шесть месяцев его усыновила супружеская пара, которая познакомилась еще в айовской школе, а затем создала органическую ферму недалеко от границы Айовы с Южной Дакотой.

Когда он был подростком, в аэропорту Су-Сити при посадке потерпел крушение пассажирский самолет. Вожатый бойскаутского отряда кликнул своих мальчишек, и Финкель-Макгроу стоял у посадочной дорожки бок о бок со всеми каретами скорой помощи, пожарными, врачами и медсестрами округа. Об удивительно слаженных и правильных действиях местных жителей много писали и говорили, сняли даже художественный фильм. Финкель-Макгроу не понимал почему. Они просто сделали то, что требовали обстоятельства и долг человечности; неужели его согражданам это не очевидно?

Такое слабое влияние американской культуры, возможно, объясняется тем, что до четырнадцати лет он был на домашнем обучении. Обычный день Финкеля-Макгроу состоял из прогулки к реке, где он изучал жизнь головастиков, или похода в библиотеку за книгой по древнегреческой или римской истории. Семья была небогатая, отпуск проводили с рюкзаками в Скалистых горах или на каноэ в Северной Миннесоте. За каникулы он узнал, наверное, много больше, чем его ровесники за все школьные годы. Общение с другими детьми ограничивалось бойскаутским отрядом и церковью – Финкели-Макгроу были прихожанами методистской часовни, католического храма и крохотной синагоги, арендовавшей помещение в Су-Сити.

В старших классах государственной школы, куда отдали его родители, он учился на твердую тройку. Уроки были такие бессодержательные, другие дети такие скучные, что Финкель-Макгроу потерял интерес к занятиям. Он хорошо бегал кросс и часто побеждал в борьбе, чем заслужил определенное уважение товарищей, но никогда не пользовался им, чтобы завоевать девочек, что в те развращенные времена не составило бы большого труда. Он был отчасти наделен досадной чертой, стремлением к нонконформизму ради нонконформизма, и вскоре убедился: ничто так не изумляет его современников, как убежденность, что одни вещи хороши, другие – дурны, и стремление жить в соответствии с этим взглядом.

После школы он год помогал родителям в их сель- скохозяйственном бизнесе, затем поступил в Университет науки и техники штата Айова («наука и практика») в Эймсе. Он записался на специальность «агротехника», но после первого семестра перевелся на физфак. Оставаясь формально студентом-физиком, он слушал самые разные курсы по собственному выбору: информатика, металлургия, старинная музыка. Диплома так и не получил, не по недостатку прилежания, но из-за тогдашней политики в области высшего образования; как многие университеты, УША требовал оценок по широкому спектру предметов, в том числе искусствоведческих и гуманитарных. Финкелю-Макгроу больше нравилось читать книги, слушать музыку и ходить в театр.

Однажды летом, когда он жил в Эймсе и работал лаборантом в солидном государственном институте, случилось наводнение и город на несколько дней превратился в остров. Вместе с соседями Финкель-Макгроу три недели кряду строил дамбы из мешков с песком и пластиковых щитов. Снова его изумила реакция средств массовой информации – журналисты налетели тучами и с явным удивлением передавали, что никто не грабит опустевшие дома. Урок, полученный после крушения самолета в Су-Сити, получил новое подтверждение. Живой контраст являли беспорядки, случившиеся за год до того в Лос-Анджелесе. Финкель-Макгроу начал приходить к убеждению, которое определило его последующие политические взгляды, а именно, что люди, не будучи различными генетически, крайне разнятся культурно и что некоторые культуры просто лучше других. Это была не субъективная оценка, а здравое наблюдение; он видел, что одни культуры процветают и распространяются вширь, другие приходят в упадок. Такой взгляд разделяли в то время практически все, но еще не высказывали вслух.

Финкель-Макгроу вышел из университета без диплома и вернулся на ферму, которой руководил в последующие несколько лет: у матери нашли рак груди, отец полностью посвятил себя больной. После смерти матери Финкель-Макгроу переехал в Миннеаполис и устроился в компанию, созданную одним из его бывших преподавателей. Фирма выпускала сканирующие туннельные микроскопы, которые позволяли разглядывать и переставлять отдельные атомы. В то время новинка представляла чисто научный интерес, и заказчиками выступали крупные исследовательские институты. Однако для человека, интересующегося нанотехнологией, лучшего было не сыскать. Финкель-Макгроу увлекся новым направлением и целыми вечерами пропадал на работе. При его самоуверенности, упорстве и способностях («усидчив, толков, но звезд с неба не хватает») ему просто суждено было стать одним из пионеров нанотехнологической революции, а фирме, которую он основал через пять лет после переезда в Миннеаполис, – удержаться на плаву и влиться в Апторп. Так же неизбежно он должен был в последующие годы направлять политический и экономический курс Апторпа, чтобы в конце концов стать обладателем солидного пакета акций.

Он по-прежнему владел родительской фермой в Айове, как и прилегающими к ней сотнями тысяч акров, которые обратил в высокотравную прерию со стадами бизонов и живыми индейцами (те внезапно обнаружили, что скакать на конях за добычей много веселее, чем валяться в канавах Миннеаполиса или Сиэтла). Бо€льшую же часть времени он проводил в Новом Чжусине – своем, фактически, герцогстве.