Знаешь что, – Гучков начинал выходить из себя, – Россия – единственная развивающаяся страна, которая не развивается. В этой стране практически никто не работает, ничего не производит, кроме ля-ля. Не задумывался, почему? Возьми нашего великого восточного соседа. Там человек просто не мыслит себя без работы, ибо ощущает круглосуточный контроль за собой, постоянно ждет одобрения и боится осуждения.

Кто же там за ним следит? – пожимал плечами Бут, – это культура такая, конфуцианство, культ предков, другая реальность.

Именно, именно! – кричал Гучков, – другая реальность! А русский народ вообще из реальности выпал! Не пора ли его на место вернуть?!

Ладно, примирительно говорил Бут, но если у человека сохраняется свободный выбор, если это не отменяется, давай его спросим: как он относится к этой программе? Референдум, что ли? – морщился Гучков. Нет, проведем исследование, опрос, изучение общественного мнения. Хм, Гучкову это предложение явно не понравилось, хочешь – проводи, недовольно проворчал он, только делать это надо аккуратно – слово чипизация почему-то всех пугает, найдите другое, например, электронная диспансеризация, с упором на позитив; можно говорить наноконтейнер, капсула, наночастица, но только не чип… Мой образец принципиально отличается от всего, что предлагалось до этого, – Гучков закусил удила, – по сути, – это сложный живой организм, различимый лишь с помощью электроники, он способен развиваться, мутировать, даже вытеснять любую некачественную индивидуальность и превращать обладателя первичного тела в образцового гражданина. Хлопоты какие, – произнес Бут, – и ради чего?

Ради чего? Человек становится сво-бод-ным! Биочип освобождает человека от забот, от ответственности, он способен брать на себя решение самых трудных вопросов. Вот ты держишь армию имиджмейкеров, спичрайтеров, визажистов, специалистов по походке, по речи, по мимике. А зачем? Хороший чип избавит тебя от этих дармоедов. Хороший чип делает ненужными и партию, и правительство…

Такие дела. Ушел, наконец-то. Когда же он утихомирится?.. Бут нашаривает в кармане маленький металлический цилиндр, вытряхивает из него белую пилюлю, похожую на крупную жемчужину, и бросает в рот. Вот, принцесса, не ценят. Никто. Совсем. Через столько страхов пришлось пройти. Когда-то в молодости был влюблен в девочку. В пионерку такую, энтузиастку. Плиссированная синяя юбочка, охватывающая бедра венчиком, из которого бархатистыми тычинками упирались в землю стройные ножки. Так и вилась вокруг меня. Было такое. Трава забвения. Наркотический аромат.

Скрыться от всех. Уйти от охраны. Выбросить дурочку. Переменить внешность, добраться до вокзала, сесть на поезд дальнего следования и уехать куда-нибудь в Гаррикалье. Выйти на совершенно незнакомой и случайной станции. Встретить в придорожном ресторане какого-нибудь гуляку, просаживающего деньги, заработанные на прииске. Выпить с ним. Потолковать обо всем. И податься туда – на прииски. На алмазные копи какие-нибудь. Работать и жить так, чтобы никто не знал, кто ты. Ни страха, ни упрека. Ни друзей, ни Павлова. Совершенно неожиданно встретить там ее. Галя, боже мой, какая неожиданность, вы совсем не изменились…

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова с одной бровью:

Владельца трехкомнатной квартиры на проспекте Масленникова, Владислава Годовщикова, к удивлению соседей, стало интересовать содержимое мусорных контейнеров. Забив до предела всякой дрянью, типа дырявых тапок, поломанной мебели и бутылок из-под жидкости для мытья посуды, собственную жилплощадь, профессор Годовщиков начал складировать мусор на лестничной площадке. Попытки соседей морально воздействовать на преподавателя СамГУ ни к чему не привели – коллекционер утверждал, что он формирует музейный фонд «Русская городская культура XXI века». Проблему пришлось решать в судебном порядке – приставы районного федерального суда вывезли из подъезда три грузовика хлама.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … ….

Зиновий Давыдов

В очередной раз Сенотрусов предложил мне как следует подумать. Чувствовал он себя, видимо, несколько перевозбужденным после вчерашних обильных возлияний в кругу своих многочисленных ассистенток. Кричал что-то о магии власти, о полете к вершинам и низвержении врагов в преисподнюю. Сенотрусов не любит врачей, детей и налоговые органы. Гордится членством в региональном Комитете духоподъемного перевоспитания. На полном серьезе как-то расспрашивал, что я знаю о масонах. Кто у нас масон? Бут – масон? Все правители современного мира масоны. Интересно, у нас есть ложа? Как бы точнее узнать.

СЕНОТРУСОВ: Я себя мыслю где-то там (он мотает затылком назад и вверх – там у него за спиной портрет президента Бута). А что?.. Простой… э-э-э… офицер стал президентом. А я все-таки историк, кандидат наук, философ, политолог. Мы с ним даже мыслим одинаково. Может быть, я даже как-то шире (смотрит внимательно на мое лицо). Зина, что тебя не устраивает? Хочешь какого-нибудь урода? Этот хоть адекватный и уже успел насытиться. Так что не советую тебе бегать на митинги и орать: Гриша, пора и честь знать! Что он ни делает, он всегда прав, другого Бута у нас нет.

Все детство, почти до самого университета, я жил под знаком Зины. Спасибо родителям, услужили. Потом как-то перед университетом прервалось – редко кто называл меня Зиной с той поры. Либо Зиновием, либо просто Давыдовом. Только Тате было позволено… Да еще вот… Сенотрусов, хамская рожа…

Он никогда не смотрит собеседнику в глаза. Когда я сказал: суетишься, Сенотрусов начал кричать и брызгать слюной. Слышать такое ему было обидно. Он считает себя системным человеком. Фанатиком оптимизации. Волосы на голове у него сильно поредели. Лысина и кудри – что может быть омерзительнее? В туалете у него ровной стопкой сложены журналы «Катера и яхты».

Ненавижу яхты и автомобили, навороченную кухонную технику, компьютеры, все новое, ненатуральное, неестественное, синтетическое, скрытое, плюс то, что еще будет, о чем помыслить пока невозможно. И хотя сам часами сижу в Интернете, ненавижу этого монстра. Сенотрусов мне так и говорит: ты неисправим, не будешь перестраиваться – расстанемся. Он способен часами говорить о своих несомненных талантах. Когда-то недурственно рисовал, а теперь создает художественные произведения в прозе и стихах. Обнаружил как-то у Пелевина прямые заимствования из его, Сенотрусова, творений. Как же это ему удается, спрашивал он, сурово глядя куда-то в сторону, ведь я ничего не публиковал? Бизнес-идеи у него тоже воруют. Он возмущается, кричит: этого я так не оставлю!

Весеннее солнце палит прямо в окна сенотрусовского кабинета, голубые шторы по этой причине плотно задернуты, и в какой-то момент раздается настойчивый стук в окно. Это весьма необычно – кабинет все-таки располагается на третьем этаже. На одной из штор появляется хорошо различимая темно-синяя, почти черная тень. Сенотрусов замолкает, напрягается и, глядя мне прямо глаза, шепотом произносит: что это? Я пожимаю плечами и, хотя сам изумлен не меньше Сенотрусова, не произношу ни звука. Стук повторяется, и, судя по колышущейся тени, кто-то пытается открыть окно. Юлия! – истерично орет Сенотрусов, – иди сюда! Срочно! В кабинет влетает одна из его многочисленных ассистенток, Сенотрусов показывает на окно: что это там? Девушка подходит к окну, отодвигает штору, затем пронзительно визжит и выскакивает из кабинета.