Гиена мчится во весь дух. Она собирается схватить его, собирает все свои силы. Его молекулы напрягаются в поиске глюкозы, способной увеличить энергию бега. Но страх замедляет поступление углеводов. ОН чувствует, как паника, его вечный враг, поднимается от пальцев ног к голове. Узнает пощипывание в венах, признак поступления чистого адреналина.

А собратья все не приходят ему на помощь, гиена побеждает. Паника захлестывает его. И тут происходит нечто странное. На пике отчаяния ОН словно слышит щелчок в мозгу…

Словно в его разуме открывается дверь. Ему кажется, что ОН покидает тело. ОН видит себя со стороны. Ему кажется, будто весь этот ужас происходит с кем-то другим, ОН лишь наблюдатель.

В пароксизме паники ОН полностью отрешается от происходящего. Как будто его тело уже не существует, как будто ОН покинул его. ОН перестает ставить во главу угла собственное спасение. Его жизнь кажется ему обычным явлением в ряду тысяч других. Не менее, но и не более интересным, чем другие.

Страх перед гиеной совершенно исчезает. ОН думает, что не имеет ничего против нее лично. Животное должно кормить своих детей. Оно также обессилено и возбуждено, как и ОН сам. ОН понимает, как ему страшно упустить добычу. Чувствует панический ужас гиены перед возвращением к детенышам без пищи.

Обычно гиены питаются только сильно разложившимися останками. То, что эта особь атакует движущееся мясо, является признаком большого честолюбия. ОН вспоминает, как наблюдал издалека за стаями гиен. ОН видел, как они отрыгивают мясо и кормят детей, помнил тошнотворную вонь, сопровождавшую их пиры. Если ешь сгнившие трупы, пропитываешься их запахом.

Может быть, его преследовательница так упорно гонится за ним, чтобы вывести свое племя из мира гнили, принеся ему свежего мяса.

ОН должен гордиться участием в таком прорыве сознания. Короче говоря, думает ОН, и сам ОН, и гиена преследуют одну и ту же цель – они стремятся к тому, чтобы их вид эволюционировал. Они хотят, чтобы дети жили лучше, чем родители.

Гиена надеется добиться этого охотой. ОН пытается добиться того же, заманивая хищника в ловушку.

Эволюция вида. Это гораздо интереснее, чем старания «выжить любой ценой, чтобы пробыть здесь на день дольше». ОН задумывается, не лучше ли позволить себя съесть. Это будет новый тип поведения. Самоотречение добычи для улучшения качества жизни хищника. Эта мысль заставляет его чуть замедлить бег.

Ладно. Так или иначе, пора заканчивать. ОН притормаживает еще сильнее. Но именно в эту минуту ОН замечает какое-то движение на холме. Будто какие-то птицы на ветках размахивают руками. Руками?

ОН вышел к старому дереву! А эти странные птицы – его сородичи, жестами сообщающие ему о готовности к атаке.

И ОН устремляется к ним.

Лукреция гнала во весь опор, вцепившись в руль мотоцикла «Гуччи». Пластиковые очки, кожаный шлем и развевающиеся по ветру рыжие волосы: она напоминала первых летчиц, покорительниц небес.

Она с ревом обошла грузовик. Помахала, извиняясь, водителю и выжала газ.

В коляске мотоцикла свалена куча разнообразных предметов: тросы, веревки, одеяла, матрасные пружины, держатели для занавесок, куски картона, звякающие на каждом вираже железки. Издалека могло показаться, что она перевозит хозяйственный или строительный мусор.

На баке мотоцикла нарисован Ганди, курящий косячок. На номерной табличке надпись: «Я вернулась. В аду слишком тесно».

На кольцевой она выжала акселератор и включила магнитофон, разразившийся варварской, почти первобытной мелодией «Thunder» старой рок-группы «AC/DC», которая снова вошла в моду. Сунула в рот жвачку и стала жевать в ритме музыки. Вскоре Лукреция миновала ворота Лила и помчалась дальше в пригород.

Она добралась наконец до мест, где должен жить Исидор Катценберг. По указанному адресу находился пустырь. Она выключила музыку, заглушила двигатель, осмотрелась при помощи бинокля, реликвии войны 1914–1918 годов, и все поняла. Замком, обителью Исидора Катценберга, была… водонапорная башня. Это была огромная бетонная конструкция, напоминавшая песочные часы.

Посмотрев в зеркальце заднего вида, Лукреция освежила на губах темную помаду. Просто привычка. Она знала, что при первом знакомстве экономишь десять минут, если хорошо выглядишь. Она спрыгнула на землю и пошла через пустырь.

Чем больше она рассматривала здание, тем больше понимала, насколько остроумной была идея поселиться здесь. Водонапорные башни настолько сливаются с пейзажем, что никто не обращает на них внимания. Трудно представить, что кто-то может здесь жить.

Она оказалась среди сорняков, старых кастрюль и выброшенных холодильников. Прошла мимо нескольких ржавых остовов автомобилей, в которых жили стаи крыс.

У Исидора Катценберга не было телефона, и девушка была вынуждена идти к нему, не назначив времени встречи. Вблизи водонапорная башня выглядела заброшенной. Политические плакаты и реклама клубов знакомств в Интернете покрывали круглые стены толстым разноцветным ковром, который обрывался там, куда уже не мог дотянуться расклейщик, встав на плечи приятеля. Были здесь и граффити, свидетельствовавшие о стремлении подростковых банд обозначить свою территорию.

Обогнув здание, Лукреция нашла наконец ржавую дверь, также наполовину заклеенную толстым слоем афиш. Ни имени, ни молоточка, ни звонка – ничего, что говорило бы о том, что здесь кто-то живет.

Она постучала. Ответа не было. Лукреция отбросила сомнения. Достав спрятанный на груди швейцарский нож, она выдвинула лезвие. Пора выяснить, есть ли кто в этой консервной банке, или коллеги надули ее. Замок оказался прочным, и ей пришлось повозиться, прежде чем стальной язычок поддался.

– Есть тут кто-нибудь?

Лукреция очутилась в большом зале со сводчатым потолком. Что-то вроде индейского типи из бетона. Она прошла вперед. А может быть, подумала она, профессора Аджемьяна действительно убил серийный убийца, который взломал дверь так же, как это только что сделала она. Тогда молодой инспектор окажется прав.

– Есть тут кто-нибудь? – снова спросила она, осторожно двигаясь дальше.

Она едва не споткнулась. Пол был завален книгами. Вся его поверхность была полностью покрыта томами самого разного размера и толщины. С потолка свисали лампы на длинных шнурах, то здесь, то там прорезавшие темноту кругами яркого желтого света. Остальное помещение тонуло во мраке.

Лукреция буксовала среди книг. Тут были сборники эссе, словари, комиксы, фотоальбомы, но особенно много было романов. Она ступала по Эдгару По, Франсуа Рабле, Джонатану Свифту, Филиппу К. Дику. Раздавила Виктора Гюго, поскользнулась на Флобере. Александр Дюма заставил ее потерять равновесие, а Ежи Косински помог обрести его.

В центре зала она прислонилась к большой колонне, подпиравшей верхнюю часть здания.

– Есть тут кто-нибудь? – повторила она.