Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не знаю.
– Молодой человек, давайте пока подождем с вопросами! Ваши документы можно посмотреть?
Следователь до этого увлеченный криминальной стенографией уставился на меня бесцветным взглядом.
Я протянул Писателю права. Он начал их переписывать. В это время вошли Матвей и Антон. Я даже рот не успел открыть, как Писатель бросил свои бумажки, сделал полуоборот на табуретке и почти закричал на меня.
– Уважаемый господин! Прошу вас помолчать!!! И посидеть спокойно тут в сторонке!!! – Он указал на стул зажатый между холодильником и кухонным столом после чего вдруг сменил тон на отечески-приветливый. – А вы, молодые люди, кем покойному приходитесь? И друг другу, кстати?
Я почувствовал перевес сил в нашу пользу и неожиданно вспомнил, что Антон мне приходится не просто одним из лучших друзей, но еще и родственником.
Он родился от странной пары. Мать – княгиня Трубецкая, в 1946 году решившая в свои шестнадцать лет вернуться на историческую родину из Лондона, потому что Российская империя на ее патриотических глазах захватила полмира, а Британская собиралась рассыпаться. Отец – еврей. И не просто еврей, а гениальный физик, выпущенный из сталинской шабашки в 1956 году, где он, собственно, и познакомился с княгиней, исполняющей обязанности местной посудомойкой.
Антон появился на свет поздно – когда родителям было уже за сорок. И как родители ухитрились не испортить своего первенца? Главной его чертой было благородство. Английское. То есть спокойное, без надрыва. Возможно, именно боясь осуждающего взгляда Антона, Мотя так никого и не убил.
Мехмат добавил к классическому образованию уравновешенность, умение делать критические выводы и не напиваться с одной бутылки.
Женился он рано. В двадцать лет. Причем по абсолютно непонятной для меня причине на моей родной сестре Дине.
До того, как он поделился своими матримониальными планами, мне и в голову не приходило, что между ними что-то есть. У нас отношения с Диной складывались прямо по анекдоту про оговорки по Фрейду.[4]Дина была старше меня на год, замкнута, избалована, ее чувство превосходства, основанное на якобы высоком интеллекте меня раздражало. Потом раздражение прошло, оказалось, что и я не дурак, но близкими людьми мы так и не стали.
Мозги у нее были устроены потрясающе. Логика ее рассуждений граничила иногда с шизофреническими парадоксами. «Если существует бесконечное число миров, то должны существовать все возможные варианты событий» – однажды сказала она на кухне, ни к кому не обращаясь.
– Ну и че? – сказал я, ожидая подвох.
– Подумай о мета-вселенных.
– Я не верю в бесконечный косм…
– При чем здесь вера, идиот? Бесконечности скорее всего нет. Вот и все.
Потом, увидев у нее ротапринт английской статьи о тахионах – частицах, движущихся быстрее света, существование которых, по мнению автора статьи, не противоречит ни теории относительности, ни концепции четырехмерного пространства-времени Минковского, в том случае, если предположить, что эти частицы движутся обратно во времени, я понял, что общий язык мне с Диной не найти.
Тем более о том, что о происходящем у нее в душе, я не имел ни малейшего понятия. Музыку она не слушала. Книги, не имеющие отношения к ее призванию, не читала. Даже фантастику. Гости к ней не ходили.
Поскольку она ухитрилась поступить в физтех, никаких дополнительных вопросов это не вызывало. Все, что у нас было с Диной общего кроме генов и родителей – это стычки на кухне по бытовым вопросам.
– Антон, – честно сказал я, – она ведь стерва. И, возможно, немного того…
– Я знаю, – сказал Антон. – На физтехе все такие.
– Да зачем тебе вообще жениться?
– В твоей сестре есть что-то очень специальное…
– Ну-ка? Интересно…
– Не интересно. Был бы ты поумнее, – ты бы тоже ее любил, – неожиданно сказал Антон, явно желая завершить разговор.
Когда он успел в нее влюбиться? Я ни разу не слышал, чтобы они разговаривали друг с другом дольше трех минут на кухне. И тут мне в голову пришла светлая мысль:
– А ты с ней говорил об этом?
– Очень коротко. Вчера.
– И что она сказала?
– Что она пока ничего против не имеет.
– Это в ее стиле. А у вас был… э… роман?
– У нас не было романа. Особенно… в твоем стиле.
– Постой! Ты хочешь сказать, что ты делаешь девушке предложение, не то что не пожив с ней несколько лет, но и не разу ее не трахнув?
Антон поморщился. Я подумал, что зашел слишком далеко и попытался выкрутиться.
– Мое дело тебя предупредить. С таким характером она могла бы быть посимпатичней. Прости Господи, что говорю это про родную сестру.
Когда я обсудил сложившуюся ситуацию с Матвеем, то он просто сказал: «если ваша девушка не только симпатична, но и умна, то ебать ее не только приятно, но и интересно». Я так и не понял, сам он придумал, или украл у кого-то.
* * *
Хорошо, что несколько лет назад Антон с Диной вернулись. Если бы мы были здесь вдвоем с Мотей – то вскоре наломали бы дров. Точнее, дров бы наломал Мотя, а я не смог бы его остановить, тем более, что сам совершенно не представлял как себя вести.
Антон понял, что происходит с первой секунды:
– Нам сказали, что умер наш друг. Я – Антон Эпштейн. Справа от меня – Матвей Бугаев. Слева – Иосиф Мезенин. Представьтесь и вы, если не затруднит.
– Дежурный следователь капитан Новиков, – медленно и невесело произнес Писатель, оглядывая нас сверху донизу.
Воспользовавшись темпом его речи я успел в трех словах изложить ситуацию Матвею и Антону.
– Вот тут ваш товарищ, говорит что он знакомый Ильи Донского. А вы говорите, что вы – друзья? Так кто прав? – подал голос Фотограф.
Я решил перевести разговор из конфронтации в конструктивное русло, тем более, что мне стало неудобно за отречение от Химика.
– Вы нас простите, просто мы в себя еще не пришли. Мы сами хотим понять, что случилось и готовы вам помочь, чем можем.
Судя по тому, как Мотя скрестил руки на груди, а Антон покачал головой, слабость в моих словах ребятам не понравилась, но они ничего не сказали.
– А что случилось? Погиб ваш знакомый. Кто-то ему отрезал голову. Больше мы и сами не знаем. Пока.
– Он… от этого умер?
– Неизвестно. – Писатель еще раз нас оглядел. – Но судя по тому, что крови почти не было, голову ему отрезали потом. Вскрытие покажет.