У истоков темы надо поставить Одессу.

В то время приморский город еще не ходил в героях и значился пересмешником Российской империи.

Две специальности были у города: пшеница и вундеркинды. Пшеница поставлялась на экспорт, вундеркинды — на экспорт и на внутренний рынок.

В славном городе не глохли таланты. Разворошим историю, и история скажет нам: Нижний Новгород запятнан по этой части, но никак не Одесса. Ибо в Нижнем Новгороде произошел этот случай. Двое отроков явились поступать в хоровую капеллу. Инспектор велел им прокашляться и начать.

Из этих отроков приняли в хор одного. Звали его Алексей Пешков (впоследствии Максим Горький). Второго, по имени Федор Шаляпин, отсеяли ввиду неподачи надежд.

Будем кратки: Нижний Новгород достаточно не разбирался в детях. Нижний Новгород не имел своего профессора Столярского.

Ныне немногое известно о великом одесском профессоре. Сохранилась фотография: он на борту парохода «Ратьковъ — Рож-новъ» рядом с дамой в полувуали, а также знаменитое заявление в Одесский губком: «Прошу властей отремонтировать в Столярского автомобиле калитку».

И мало кто знает, что именно этот чудаковатый старец воспитал человечеству почти всех скрипичных гениев двадцатого века.

Пропитанная скепсисом и критической мыслью Одесса не признавала авторитетов. Но редакция не получит ни одного ругательного письма or одесситов со стажем, если сказать: два непререкаемых авторитета были в городе: окулист профессор Филатов и педагог профессор Столярский.

Все причерноморские мамы, умыв дитя, надев ему на нос продукцию профессора Филатова и поправив на шляпке гроздь вишен, теребили звонок у заветных дверей. Дверь открывалась, и дитя, дрожа всем непрочным каркасиком тела, представало перед великим профессором.

Великий профессор был не слишком задавлен культурой эпох. Вместо слова «триумф», например, он всегда говорил «тримуф» и был убежден, что в слове «самообразование» неправильно писать два «о» подряд и какое-нибудь из «о», очевидно же, «а».

Но распознать гениальность в ребенке он умел, как никто. Он отсеивал сотни мальчиков, виртуозно владеющих скрипкой, и по неясным скрипичной общественности факторам брал под крылышко невыразительных пиликальщиков. Ну, например, мальчика Давида по фамилии Ойстрах.

И родители отсеянных мальчиков не роптали, не давили профессора связями с Русским для внешней торговли банком, не жаловались в городскую управу и градоначальнику, что «зарезан светлый талант России», как это сплошь и рядом бывает теперь. Родители соглашались: Столярский знает. Столярский — бог.

А он делал свое дело, и когда его ученики разошлись по всему свету, а он лишь получал сведения, что его ученики повернули к себе все медальное золото мира, он говорил:

— Закономерный тримуф.

Но тут прошло несколько лет без музыки. За эти несколько лет 2. Библиотека Крокодила № 20, утвердилась новая точка отсчета времени в молодом государстве. И молодая педагогика государства, влезши в горнило большой перестройки, долго плутала в неориентированном дымном горниле. Были загибы, заскоки, уклоны, побочное лупцевание литературных стилей Корнея Чуковского:

— Надо, товарищи, критиковать как стили, так и Чуковского! Откритиковали — выступили на борьбу с вундеркиндом. Предали анафеме.

Конечно, тяжело: выдать одаренность ребенка за негармоничное развитие личности. Но ничего, покусились. Опрокинули выяви-тельные теории по маленьким гениям. Дошли до теорий Столярского, озадачились, погрызли ноготь, сказали:

— Надо, товарищи, критиковать как теории, так и Столярского!

А время, конечно, шло. И настал час, когда педагогика вылезла из горнила, прошла. Вычеркнули из меню Корнея Чуковского, раздался вполне трезвый голос:

— Открывать одаренных детей!

И поступили сведения, что не только в перспективной Одессе, но также в Селец-Завоне, Култуке, Торжке, Гуляй-Поле, Ельце живут дети с необычайно извилистыми мозгами.

Поступили сведения, что качественно изменился сам тип вундеркинда. Вместо бледного существа с пергаментной кожей и синими жилками на виске, склонного к обморокам и уединению, открыли подвижную личность, с тягой в коллективизм и общение.

Теперь одаренных детей разыскивают. Не везде, правда, с достаточным рвением, не везде озаботясь как делом большой государственной важности. Но РСФСР глазами назначенных министерств вперивается в свои населенные пункты. Вперивается Украина.

Это фантастично — отношение Украины к одаренности в детях. Университет, Академия художеств, Союз писателей. Союз композиторов, консерватория, спортивные общества связаны нитями оповещения уже чуть ли не с детскими садами и родовспомогательными учреждениями.

Украинский родитель не опасается. Он знает: если маленький Михась с завязанными глазами, помня все ходы на двадцати шахматных досках, разделывает под ноль двадцать взрослых чоловiков да еще уличает колхозного счетовода в мухлежке с ладьей на F2,— быть мальчику в Киеве.

Если девочка в далеком селе удивляет всех пластикой — быть ей в Киеве, в школе одаренных спортсменов или в школе хореографически одаренных детей.

Если Галя Бондаренко из Гуляй-Поля в третьем классе спасает двоечников-восьмиклассников от краха по математике — быть ей замеченной и быть в Киеве, в республиканской спецшколе при университете.

А эти киевские спецшколы! Талантливые и наверняка многодетные строители возводили тут здания. И республика, надо думать, любила детей, если не позволила алчным влиятельным организациям захватить эти здания.

Мы шли на последнее интервью галереями и холлами специальной музыкальной школы имени Лысенко при консерватории'. В кабинете Виктора Владимировича Ермакова стояло фортепиано и висели афиши знаменитостей, лауреатов — нынешних учеников школы. Потом пришел очень серьезный мальчик Леня Пятаков в белоснежной рубашке, заштопанной, но аккуратной курточке и коротковатых брюках.

Прежде Леня Пятаков жил в поселке Бучи. В спецшколу был принят по рекомендации профессуры консерватории — разведали, нашли мальчика. На него возлагаются большие надежды, и каждый месяц Леня Пятаков должен сдавать профессорам отчет в письменной форме: как проводил время, что успел сделать.

Отложим юмористические причиндалы, поговорим о человечестве.

Есть дети, которым сам бог велел стать вундеркиндами. Ну, положим, папа, мама, баба и деда в семье — математики. В силу наследственности и окружения ребенку трудно стать, нематематиком.

Скажем, мама — аккомпаниатор, папа — профундо-бас. Дочка в этой семье без потуг войдет в компонистику.

В генетике известны наследственность и изменчивость. Наследственность — отнесемся к ней уважительно. Но славьте изменчивость, наше главное благо и достояние. Изменчивостью прирастает прогресс человечества. Изменчивость — это Михаил Ломоносов, Леонид Пятаков, феноменальный Юрий Никулин.

У Пятакова чудесная мама. Она воспитатель детсада, но к музыке непричастна. Папа от музыки далек, далек от семьи и вообще морально некрасивый товарищ. Но Леонид Пятаков родился композитором, сразу композитором, неизвестно в кого.

Он внимательно глянул на нас, поддернул рукава старенькой курточки и сел к инструменту. Он играл фрагменты из последней своей композиции «Времена года». Потом он — неполных четырнадцать лет — рассказал о своих сюитах, импровизах, прелюдах,