Отодвинув оружие, я вытащил пенал с писчими принадлежностями и, изъяв из стопки конвертов[3] несколько, захлопнул крышку.

– Это рекомендательное письмо от Ранджита Сингха из Лахора, это от губернатора Мадраса лорда Уильяма Генри Кавендиш-Бентинк, вскрытое от губернатора Ямайки сэра Эйра Кута. Это от…

– Давайте посмотрим открытое, – предложил капитан, сделав отмашку слугам, отпуская их. – Так-с, хмм… не пойму что-то.

– Письмо на английском, – подсказал я.

– Да я и по-французски не очень, так, с пятого на десятое. Да и без очков… Прочтите.

«Дорогой друг, милостью Божией и короля Георга III губернатор Ямайки, я, сэр Эйр Кут, без колебаний и сомнений заявляю, что рад был знакомству с благороднейшим и великой чести русским дворянином Алексей из рода Борисова, оказавшим мне неоценимые услуги».

– В остальных то же самое?

– Я не читал, – сухо произнес я, складывая письмо.

– Добро. Ответьте на мой вопрос. Коли все разрешится для вас благополучно, что собираетесь делать с именьем?

– Если б Леонтий Николаевич был бы с нами, то отдал бы ему эту купчую, погостил немного и отправился бы через всю Россию в Охотск. А сейчас даже не знаю. Я ж не был в именье. Может, мне там настолько понравится, что останусь жить. Даже яблони, как у вас, посажу.

– Что ж, – вставая со стула, произнес Генрих Вальдемарович, – подведем итоги. Только выслушайте без выражения эмоций. Ко мне приезжает одетый по последней моде щеголь, весь надушенный, похожий на тех самых, прожигающих отцовское наследство и ничего в этой жизни не ведающих. Представляется родственником моего старого друга и соседа, чьих племянников и племянниц я знаю как пять своих пальцев, но о нем никогда не слышал. Документов он не имеет, так как подвергся грабежу своего же слуги, но при всем при этом умудрился сохранить рекомендательные письма и обладает купчей на все имение целиком. Очень все это странно. Признаюсь честно, пока я не увидел, как братья тащат сундук, я не верил ни единому вашему слову. А ведь они, не запыхавшись, трехфунтовую пушку полторы версты несли. И тут мне стало ясно: будь тот Смит не дурак, так он прихватил бы и самое ценное – сундук, в котором, судя по весу, либо золото, либо свинец; но видать, кишка тонка. Либо содержимое портмоне оказалось настолько важным, что слуга даже не определялся с выбором. Идем дальше. Есть ли у меня основания не доверять сэру Куту? Конечно, есть. Я его в глаза не видел. Для меня доброе слово от Пятницкого или Русанова в сто крат выше какого-то князька с островов за тридевять земель. Понимаете, для чего я это все говорю? Именно так все увидит наш Сергей Иванович, ибо вдаваться в подробности – у него просто нет времени. А чтобы он прислушался к вашим словам, стоит заручиться поддержкой еще нескольких дворян. Те же Пятницкий и Русанов, пожалуй, и хватит. Напишите прошение, а там в этой бумажной волоките сам черт ногу сломит, и в итоге все само собой образуется. У вас как с деньгами? Если нужно одолжиться, говорите.

– Спасибо. Некоторыми средствами располагаю.

– Тогда с утра стоит наведаться в именье, а пока поживите у меня. Вам же яблони понравились? Там как раз комната моего сына, думаю, он не станет противиться. А теперь, – воодушевленно произнес Есипович, – идемте смотреть пистоли.

Да уж, разложил меня старичок по полочкам. И как ловко у бестии получилось. Кто же ты есть, Генрих Вальдемарович? И пока я обдумывал прошедший разговор, штабс-капитан провел меня в свою церковь, ибо назвать иным словом эту оружейную комнату не поворачивался язык. Если бы тут были одни пистоли, как же. Тут и старинные русские пищали, испанские мушкеты прошлого века, персидские джейзали с кривыми прикладами, французские нарезные карабины. Наиболее дорогие образцы висели на стенах, менее ценное покоилось на подставках в пирамиде, а две бомбарды так и вовсе заняли место на полу. Клинкового оружия не наблюдалось, но и без него было на что посмотреть. Навскидку присутствующим арсеналом можно было оснастить целую сотню.

– Давно собираете? – поинтересовался я, крутя в руках шкатулочный пистолет.

– Четверть века, – пафосно сообщил Есипович. – И у каждого своя история. Видите французское пехотное ружье образца тысяча семьсот семьдесят седьмого года с зарубкой на стволе? Редкая дрянь. Степка его из рук убитого турка выхватил и с пяти шагов по топчу промазал. Если бы не штык… Пушкарь уже пальник подносил. Взяли тогда на память. С тех пор и не стреляли из него. А вот рядом с ним уже кое-что. Пехотный штуцер а-эн двенадцать. Старший отдарился. Хоть наши в ту битву еле ноги унесли, но сын ружьишко прихватил, знает мою страсть.

– Сражался под Аустерлицем?

– Писал, что находился в четвертой линии. Я тоже так своим писал. А когда Арсения в конце декабря еле живого привезли, все хорохорился. Полгода на излечении здесь провел, еле выходили. Восемнадцать лет, и чуть было без ноги не остался. С тех пор подумываю, а не вернуться ли мне на службу? Здоровье при мне, да и денщики еще кое-что могут. Сейчас, поди, как при Александре Васильевиче уже и не воюют? Вот и покажем мы…

– Ничего, годика через два-три вновь схлестнемся, – произнес я. – Шанс появится.

– Этим и живу, – пробурчал Есипович. – Это ж какой позор! Впервые за сто лет проиграть генеральное сражение… А что, взаправду через годик-другой?

– Генрих Вальдемарович, когда это басурмане свой интерес упускали? Стравят, подкупят, оговорят, в ухо нашепчут, а то и угрозой воспользуются. Да и Наполеон – волк еще тот, а свора его и того хуже. Не ужиться нам в мире.

– А когда мы в мире-то жили? – справедливо вопросил хозяин дома. – Ладно, чует моя требуха, что пора подкрепиться.

Обедали мы в гостиной. В том самом зале, где стоял клавесин. Только сейчас стол оказался немного передвинут, выставлен дополнительный стул, а вместо кружевной салфетки столешницу покрывала скатерть. Серебряные приборы были без всяких дополнительных маленьких вилочек и ложек и, кстати, тоже трофейные. Зато сервиз оказался покупной, о чем поведала Елизавета Петровна. Изделия «Мануфактуры Гарднеръ» достались ей по случаю ярмарки в Смоленске два года назад. И если бы не разбитый фарфоровый половник, то ушли бы полезные в хозяйстве вещи прямиком в дом генерал-губернатора, а так сервиз здесь. Да и Мишка, местный резчик по дереву, придумал нечто особенное, что половник стал лучше прежнего: со старой чашей и новой деревянной ручкой. Впрочем, визуально оценить изделие я мог уже спустя минуту, когда разливали по тарелкам уху. Со своей основной задачей большая ложка справлялась, а с эстетической точки зрения нарушения гармонии я не заметил. По крайней мере, вышло ничуть не хуже, чем у японских мастеров «золотого шва» (кинтсуги). На второе подавали отварного налима с гречневой кашей. Учитывая тот факт, что вода в реках уже прогрелась, отловить этого зверя не так-то и просто. Своими мыслями я поделился с сидящими за столом, за что поплатился четвертьчасовыми советами: как ловить, на что, при каких природных особенностях, и в каких потайных местах. Лепту свою внесла и Наталия Августовна, сообщив о проживающем в Аболонье докторе Франце, настоятельно не рекомендовавшем налима при наличии камней в почках. Про налима временно позабыли, впрочем, от него и костей почти не осталось, зато зародившееся новое русло разговора с каждой минутой привлекало в себя новые притоки. Казалось, что осуждению подверглись все известные и мнимые болезни. Доктор Франц выступал в роли медицинского светила и полного бездаря одновременно, в зависимости от разного взгляда полемизирующих на лечимое им заболевание. Так бы и закончился обед на медицинской ноте, если бы Степан не напомнил, что самовар вот-вот закипит. Тут мне пришлось попросить слова и известить хозяев о наличии редких сортов чая, собранных в Гималаях, которые надо непременно испробовать. И пока шел процесс чаепития, я рассказывал забавные истории. По времени их хватило ровно на двухлитровый самовар, который закончился на словах благодарности: «спасибо, матушка, уважила» то ли теще то ли жене, произнесенных хозяином дома.