…Скурихину ассистировала только медсестра. Она помогла Марине убрать волосы под косынку, посадила в кресло, до горла закрыла простыней и пригласила доктора. Скурихин обработал ее щеку спиртом, предупредил:

– Сделаю несколько обезболивающих уколов. Остальное вы не почувствуете. – Положил ей на голову крупную ладонь, посмотрел в ставшие огромными от расширившихся зрачков глаза, мягко сказал: – Мы с вами все сделаем хорошо, да?

Она в ответ лишь закрыла на секунду веки. От него исходила такая уверенность и сила, что она успокоилась. Голова стала легкой и пустой. Его лицо было очень близко, и она уловила аромат его дыхания. Он ей понравился. В вырезе его докторского халата курчавились волосы на груди. Она захотела их коснуться. «Обычная история, – сказала себе трезвая Марина, – пациентка влюбляется в доктора-спасителя». Марина же, у которой кружилась голова от близко дышащего мужского лица, подумала, что уже сто лет ни один мужчина не возбуждал ее так сильно. Трезвая Марина сказала пустоголовой Марине: «Ты что, с ума сошла? Ты помнишь, сколько тебе лет?» «Помню, – ответила пустоголовая, – примерно как черепахе Тортилле, но я готова сидеть под его скальпелем сутками и чувствовать на себе его дыхание», – и глупо захихикала. «Я и не знала, что ты мазохистка», – безапелляционным тоном поставила диагноз трезвая.

Операция заняла всего час. Марина так и просидела не шелохнувшись, сцепив руки под простыней.

Судя по отдельным словам, которые произносил Скурихин, разговаривая сам с собой, он был доволен своей работой… и Мариной тоже. Наложив на десне последний шов, он, как маленькую, погладил ее по голове, похвалил:

– Молодчина!

И, оставив на попечение медсестры, вышел из маленькой операционной.

…Через неделю Марина явилась к нему на контрольный рентгеновский снимок – улыбающаяся, счаст–ливая, довольная тем, что лицо встало на место, что боли не мучают, и вручила подарок, сверху положив свою визитку:

– Надумаете обновить дизайн интерьера, я к вашим услугам…

Он позвонил на следующий же день, и они отправились в какой-то ресторанчик. И хотя они в самом начале перешли на ты, их встреча была несколько напряженной, как бывает, когда люди думают одно, а говорят другое, и от этой двойственности становятся еще более скованными и неестественными. Они больше молчали, чем говорили; они не танцевали, хотя могли бы, так как в ресторане играл свой оркестр; они могли бы посидеть еще, но он сослался на предстоящий операционный день; они почти не разговаривали в машине, когда он отвозил ее домой. Она была в отчаянии: первый раз в жизни мужчина, который ей безумно нравился, остался к ней равнодушен. Они уже попрощались, она уже взялась за ручку дверцы машины, как неожиданно для себя сказала:

– Я хочу, чтоб ты знал. Не имеет значения, захочешь ли ты увидеть меня еще раз, но я всегда буду думать о тебе…

Рациональная Марина была в ужасе. «Что ты делаешь? Уйди с достоинством! У тебя крыша поехала?» – увещевала она сорвавшуюся с катушек влюбленную Марину, но та, кажется, ее не слышала и, дергая неподдающуюся ручку, продолжала говорить молчавшему мужчине:

– …Я всегда буду думать о тебе, о том, что ты есть, ты кому-то улыбаешься, сочувствуешь, жалеешь…

Ручка дверцы упрямо не поддавалась. Вечно она не в ладах с этими механизмами. Наконец дверца машины открылась, Марина на прощание провела рукой по щеке Скурихина с наметившейся светлой щетиной, вышла и почти побежала к своему подъезду.

– Марина, вернись. – Ей показалось, что голос его звучит непривычно жестко. – Пожалуйста.

Медленно она двигалась к машине, он стоял в полный рост, открывая заднюю дверцу.

– Сядь, – почти толкнул ее на заднее сиденье, обошел машину с другой стороны и сел рядом. – Не нужно заворачивать меня в целлофан и ставить на постамент. Я живой человек… Я возжелал тебя, как только ты за-крыла глаза и подставила свое лицо под операционную лампу. Я подумал, что это лицо и эти губы нужно целовать, а не уродовать медицинскими инструментами. Неужели ты это не почувствовала?

– Я решила, что мне это показалось. Я чувствовала твое дыхание на своем лице. Мне нравилось, что ты так часто дышишь, открытым ртом, мне нравился твой запах. Понимаешь? Впервые за много лет мне приятно было чувствовать близко на себе дыхание мужчины.

– Так? – Снова, как во время их первой встречи, его рот оказался рядом с ее губами, но только теперь его не скрывала операционная марлевая маска. Ответить она не успела, потому что губы их сомкнулись.

…С того вечера прошел год, как они были вместе.

Общественность обещала помочь с поиском работы для появившегося родственника. Но первым откликнулся ее бывший однокашник Сашка Федоров, владевший небольшой фирмой по грузоперевозкам. Послушав ее сетования на жестокость кадровиков, предложил свою помощь.

– Пусть ко мне подойдет, – сказал он Марине. – Если твой зять, как ты говоришь, водитель, я его возьму.

Обрадованная, что так быстро удалось решить проб–лему, она вечером передала мальчику-зятю адрес, по которому нужно было явиться утром. Увы…

– Марина, ты что, смерти моей захотела? – кричал ей на следующий день по телефону возмущенный Сашка. – Мне еще детей своих поднимать надо.

– Что случилось, Саша? – встревожилась новоиспеченная теща.

– А то, что из-за твоего Пола я чуть не обо… в общем, с ним только в памперсах ездить можно, – решил он не разукрашивать подробностями свой комментарий случившегося.

– Ты ему отказал? – сразу решила уточнить Марина.

– Конечно, отказал. Я не самоубийца! Он, наверное, уже дома. Так что можешь у него подробности узнать.

Господи, а она-то обрадовалась, что так быстро все сумела устроить! Опять все сначала? Но прежде надо узнать причину воплей бывшего однокашника. От Ипполита она так ничего и не добилась, а вечером позвонила Сашкина жена – Лариса, пригласила в гости «чайку попить».

С Федоровым они дружили лет с четырнадцати. Сашка, в отличие от многих одноклассников, всегда знал, кем он хочет быть – водителем. Учился он на тройки, но лет в двенадцать стал с помощью отца осваивать вождение автомобиля и лечение его «внутренностей». Учительнице математики, которая уж особенно шпыняла его за нерадивость, пообещал: «Когда окончу школу, Надежда Степановна, подъеду к крыльцу на „Волге“ и вас покатаю». И он действительно так сделал: в день выпускного письменного экзамена по математике серая старенькая «Волга», подаренная Сашке отцом на восемнадцатилетие, ожидала учительницу. Сашка сдержал свое обещание, довез математичку до дома и первым из одноклассников ушел служить в армию.

Вернувшись, стал помогать отцу в автомастерской, занялся грузоперевозкой, а потом открыл свою фирму. Но по неопытности так повел дела, что ему пришлось заложить квартиру, чтобы выбраться из долгов. В это время Сашка уже женился и у них с Ларой родился первенец. Марина подняла на ноги всех знакомых ребят, они собрали нужную сумму, и Сашкина квартира осталась в целости и сохранности. Теперь, когда Сашка собирался проворачивать особо рискованную сделку, Лара звонила Марине и просила «повлиять».