Мы отступаем назад и перестраховываемся вместо того, чтобы рискнуть и, возможно, потерпеть неудачу. Когда моему сыну Нараяну было около 10 лет, он весьма неохотно пробовал новое. Ему хотелось немедленно во всем добиваться успеха, и если занятие требовало тренировки, он испытывал страх. Я постоянно объясняла ему, что самые чудесные моменты жизни содержат в себе элемент риска и что ошибки неизбежны. Но мои предложения расширить границы – взять уроки тенниса или поучаствовать в музыкальных концертах – всегда встречали сопротивление. После моей очередной тщетной попытки Нараян процитировал мне Гомера (который Симпсон): «Попытка – это первый шаг к неудаче».

Если мы хотим осторожничать и играть наверняка, это значит, что мы должны избегать рискованных ситуаций – то есть практически всей жизни. Так мы можем отказаться от роли лидера или избегать ответственности на работе, опасаться слишком близких отношений с другими, воздерживаться от проявления своих творческих способностей, не говорить того, что действительно думаем, не позволять себе дурачиться или проявлять нежность.

Мы отстраняемся от переживания настоящего момента, от болезненных чувств страха и стыда, непрерывно рассказывая себе истории о нашей жизни: что мы должны делать, что не получилось, какие трудности могут ждать нас впереди, как мы выглядим со стороны, как другие соответствуют (или не соответствуют) нашим ожиданиям, мешают нам или подводят нас. Есть старая шутка о еврейской маме, которая шлет своему сыну телеграмму: «Начинай беспокоиться, подробности позже». Поскольку мы живем со смутным ощущением тревоги, нам даже не нужна проблема, чтобы запустить поток катастрофичных сценариев. Создается иллюзия, что мы управляем собственной жизнью, и это ожесточает нас против личных неудач.

Мы все время при деле. Быть все время чем-то занятым – это разрешенный обществом способ дистанцироваться от боли. Как часто мы слышали, что кто-то, только что потерявший близкого человека, «хорошо справляется с тем, чтобы все время находить себе занятие»? Если мы остановимся, то рискуем погрузиться в невыносимое чувство одиночества и полной никчемности. Так что мы стараемся заполнить себя – свое время, свое тело, свой ум – покупаем новые вещи или забываемся в пустопорожних разговорах. В перерывах мы проверяем электронную почту, включаем музыку, готовим еду, смотрим телевизор – делаем что угодно, лишь бы замаскировать чувство собственной уязвимости и неполноценности, которые затаились в нашем сознании.

Мы становимся своими самыми строгими критиками. Бегущие титры в нашей голове постоянно напоминают нам, что мы всегда все портим, что другие справляются с жизнью гораздо более успешно и эффективно. Часто мы подхватываем с того места, где остановились наши родители, специально напоминая себе о своих недостатках. Как сказал карикатурист Жюль Файфер: «Я вырос, и у меня был внешний вид, как у моего отца, особенности речи, как у отца, осанка как у отца, походка как у отца, мнение, как у отца и презрение к моему отцу, как у моей матери». Когда мы знаем свои недостатки, это дает нам ощущение, что мы контролируем свои импульсы. Это позволяет нам скрывать нашу слабость и, возможно, отчасти улучшает наш характер.

Мы сосредоточиваемся на недостатках других людей. Есть поговорка, что мир делится на людей, которые думают, что правы. Чем бо́льшую неудовлетворенность мы ощущаем, тем нам сложнее признать свои недостатки. Обвиняя других, временно облегчаем для себя груз неудачи.

Болезненная правда заключается в том, что все эти стратегии лишь усиливают ту неуверенность в себе, которая подкрепляет транс неполноценности. Чем больше историй мы рассказываем себе о возможной неудаче или о том, что не так с нами и другими людьми, тем глубже становятся канавки – нейронные пути, – которые формируют чувство неполноценности. Каждый раз, когда мы скрываем свое поражение, мы подкрепляем страх собственной несостоятельности. Стремясь впечатлить или превзойти других, мы лишь усиливаем основополагающее убеждение, что недостаточно хороши. Это не значит, что в нашей жизни нет места здоровой конкуренции, что мы не можем прилагать искренние усилия на работе и получать заслуженное признание и испытывать удовольствие от собственного профессионализма. Но когда в основе наших усилий лежит страх своего несовершенства, мы лишь усугубляем транс неполноценности.

Бо́льшая часть этой главы была посвящена страху, что мы становимся источником проблемы и тем самым превращаемся во врагов самим себе. Но мы также направляем эти чувства вовне и делаем врагами других людей. Чем больше наш страх, тем сильнее чувство враждебности. Нашими врагами становятся родители, которые никогда по-настоящему не уважали нас, наш начальник, который не дает нам добиться успеха, политическая партия, которая отнимает у нас власть, или нация, которая угрожает нашим жизням. В мире, где «мы против них», неполноценность и зло всегда находятся «там, вовне».

Будь это раскол в семье или война между этническими группами в течение многих поколений, создание врага дает ощущение контроля – мы чувствуем свое превосходство, свою правоту, и мы считаем, что как-то решаем проблему. Когда мы направляем гнев на врага, мы временно ослабляем собственное чувство страха и уязвимости.

Безусловно, существуют и настоящие угрозы. Мы можем представлять опасность для самих себя, нам могут навредить другие люди. Но все же, разражаясь гневом или применяя насилие, воюя с собой и с другими, мы лишь преумножаем гнев и страдания. Освобождение от этого чувства возможно, только если мы встречаем свою уязвимость с мудростью.

Более чем две с половиной тысячи лет назад в северной Индии Будда достиг просветления после ночи медитации под известным теперь деревом Бодхи. Он знал, что открыл путь Великой колесницы, потому что его сердце было открыто и свободно. В своей первой проповеди он дал учение, с которого началась новая эра духовного развития человека. В этот поворотный момент истории Будда учил, что если обратиться к корню страдания и ясно увидеть его, это станет началом освобождения. Это Первая благородная истина: все испытывают страдание, или неудовлетворенность, и распознать его существование во всей его полноте – первый шаг на пути к пробуждению.

Во время ночного бдения Будда пристально взглянул на свое собственное страдание, или неудовлетворенность; они возникают из-за ошибочного восприятия себя как отдельной и особой сущности. Это восприятие «самости» заточает нас в бесконечный круг желания и отторжения. Ограничивая себя таким образом, мы забываем про нашу подлинную природу – любящее осознавание, которое соединяет нас с жизнью.

То, что мы ощущаем как «я», – это совокупность привычных мыслей, эмоций и шаблонов поведения. Ум связывает это все вместе, создавая историю об отдельной, индивидуальной сущности, которая к тому же обладает протяженностью во времени. Все это становится «моим» опытом. Боязнь – это мое желание. Современный мастер буддийской медитации и писатель из Таиланда Аджан Буддадаса описывает эту привычку наделять наши переживания ощущением «самости» как формирование «я» и «мое». Мы интерпретируем все, что думаем и чувствуем, и все, что происходит с нами, как принадлежащее «я» или вызванное им.