Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты много обещаешь, — сказал Галаэрон, не в силах сдержать дрожь в голосе, — но я видел магию шадовар, и ее нелегко победить. Если ты можешь сделать то, что обещаешь, зачем тебе вообще нужны люди? Почему твои кузены все еще заперты за теневым барьером?
Вместо того чтобы ответить Галаэрону, фаэримм заставил Морнгрима снова обратиться к Кориану Хованаю.
— Мы поклянемся оставить ваши караваны в покое, даже защитить их, когда это будет в наших силах.
Это вызвало усмешку на губах сембийца, если не на чьих-то еще.
— Ты не говорил о вопросе Галаэрона, — сказал Пьергейрон Паладинсон. — Если фаэриммы могут делать то, что ты утверждаешь, почему же теневой барьер все еще стоит?
— Потому что, как вы сами узнали в Тилвертоне, шадовары – грозные враги, — сказал фаэримм. Нас, свободных, слишком мало, чтобы победить, а те, кто заперт в Шараэдиме, слабы и голодны. Когда теневой барьер упадет, это изменится.
— Это ты так говоришь, — сказал Пьергейрон.
— Так мы докажем, — ответил фаэримм. — Вы знакомы с вершиной Унтриввин, что на востоке от Высокого Льда?
— Там, где возвышаются гробницы — сказал Борг Олмак, мохнатый вождь, посланный варварами с Дороги. — Мы хорошо знаем это место.
Морнгрим кивнул Боргу.
— У подножия горы есть три теневых покрова. Когда барьер падет, мы уничтожим все три в доказательство наших возможностей.
— И все равно мы не сможем прийти к соглашению, — сказала Алусейр. — Эвереска не наша, чтобы торговаться. Разве тебе не подойдет какое-нибудь другое место? Например, Болота Гоблинов.
— Это никчемные пустоши, — сказал фаэримм. — Это, должна быть, Эвереска. Нас не интересуют ваши заброшенные пустоши.
— Тогда, возможно, долина Тун, — предположила Алусейр. — Земли там столь же плодородны, как и в Кормире, и я уверена, что союз готов оказать любую помощь, необходимую для захвата Тёмной Твердыни
— Эвереска.
Алусейр нахмурилась, явно пытаясь придумать какое-нибудь другое место, которое могло бы понравиться фаэримму. Галаэрон знал, что она пытается достичь недостижимого компромисса. Фаэриммы хотели Эвереску по той же причине, по которой они жили в Миф Дранноре: ее мифал. Они нуждались в магии так же, как другие расы нуждались в воздухе, и мифалы, окружавшие оба города, были живыми мантиями сотканной магии. Просить фаэриммов выбрать другое место для жизни было все равно, что просить рыбу поселиться где-нибудь в другом месте кроме воды.
— Эвереска не принадлежит нам, — продолжала Алусейр, все еще пытаясь. — Назови другое место.
— Он не собирается называть другое место, — вмешался Галаэрон, хотя и не сказал почему. Существование мифала было эльфийской тайной, и он больше не испытывал никакого доверия к людям, собравшимся тут, даже к Алусейр. — Когда же вы научитесь? Вы не можете общаться с фаэриммами, только сдаваться им, как трусы, или стоять и сражаться с ними, как воины.
Голова Алусейр резко повернулась, чтобы посмотреть на него, ее глаза были яростными и черными.
— И когда же ты поймешь, эльф, что неразумно называть кого-то трусливой, когда кровь ее народа должна быть пролита, чтобы спасти твой? Не давая возможности ответить, Алусейр взглянула на стражников за креслом Галаэрона и сказала:
— Я уже достаточно наслушалась от него.
Один Пурпурный Дракон прижал руки Галаэрона к креслу, а другой закрыл ему рот поясом. Зловещий голос шепнул Галаэрону, что Алусейр предала его и скрепит сделку, передав его фаэриммам, но он был достаточно мудр, чтобы не сопротивляться. Стальной Регент славилась своим вспыльчивым нравом, и, хотя какая-то часть его души знала, что она никогда не поступит так, как подсказывал голос его тени, он не сомневался, что она без колебаний бросит его в очень глубокую, темную темницу. Алусейр одобрительно кивнула, затем повернулась к фаэримму и сказала:
— Ты собирался назвать место, которое союз может предоставить.
— Эвереска, — снова произнес рот Морнгрима. — Другого места нет. В этом эльф прав.
Алусейр раздраженно откинулась назад.
Через своего раба разума фаэримм сказал:
— У вас есть время, пока не исчезнет третье одеяло.
Существо выплыло из-за своего щита из долинцев и, не обращая внимания на кольцо охранников вокруг него, заставив запаниковать Борга Олмака и Нэшера Алагондара, подплыв к их концу стола.
— К тому времени мы ожидаем вашего согласия.
Взгляд Алусейр стал жестким.
— А если мы его не дадим?
Фаэримм уперся двумя руками в стол.
— Вы дадите.
Алусейр резко выпрямилась и начала приказывать стражникам идти вперед, но фаэримм уже исчез.
Морнгрим и его товарищи-жители Долины вскрикнули в замешательстве, затем, спотыкаясь, направились к ближайшим стульям, их руки дрожали, а рты были разинуты. Пурпурные Драконы смотрели на Калэдней, ожидая приказов, в то время как королевская волшебница занималась магией обнаружения. Посланники сидели в своих креслах, испытывая то облегчение, то неуверенность, размышляя о мудрости предательства Эверески.
Через мгновение Алусейр вернула порядок в комнату, повернувшись к своему королевскому магу.
— Не могли бы вы рассказать мне, как этот шпион оказался здесь? Это был ловкий маневр, направивший мысли послов от предложения фаэримма к угрозе, которую он продемонстрировал в своем высокомерном использовании своей силы.
— Это могло убить нас всех!
Калэдней побледнела и покачала головой.
— Комната защищена от невидимости, телепортации, прорицаний…
— Очевидно, это не так, — перебила её Алусейр. Все еще полная решимости держать мысли посланников о том, как присутствие фаэримма, а не почему, без сомнения, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями по этому вопросу, она посмотрела на Галаэрона.
— Может быть, сэр Нихмеду объяснит, как это было сделано?
Когда стражник опустил пояс, закрывающий рот Галаэрону, он оглядел стол совета и увидел, или, по крайней мере, его тень увидела, виноватые выражения на каждом лице.
— Галаэрон? — подтолкнула его Алусейр.
Не в силах больше игнорировать возмущение, поднимающееся в его груди, Галаэрон сердито посмотрел на принцессу.
— Вы действительно ждете ответа? — он спросил.
— Почему нет?
— Потому что я не предатель своего народа, — ответил Галаэрон. — Я никогда не помогу союзникам фаэриммов.
Возмущенный гул заполнил комнату, но выражение, появившееся на лице Алусейр, было не столько гневом, сколько капитуляцией.
— Оставьте нас, — сказала она.
Послы замолчали и стали смотреть друг на друга, ожидая, что кто-то другой возьмет на себя