– Ратана звонить вам в восемь. Она говорить, очень важно, чтобы звонить кхан Уини. – Миссис Джэмтонг сияла. Ей нравилось сообщать новость, которая, по ее мнению, могла быть хорошей.

Ратана была двадцатитрехлетней секретаршей, наполовину китаянкой, которая сидела в маленькой приемной офиса Кальвино. Она редко звонила ему домой; он редко звонил ей в офис. Это были хорошие взаимоотношения: они могли надолго забыть, что имеют какое-то отношение друг к другу.

Миссис Джэмтонг протянула ему телефон и расправила шнур, весь перекрученный и спутанный в узлы.

Винсент поставил телефон на стол, улыбнулся и вернулся к первой странице «Бангкок пост». Миссис Джэмтонг вздохнула и набрала номер его офиса. Тем временем Кальвино уставился в газету. На первой странице размещалась черно-белая фотография фаранга, лежащего головой на письменном столе. Пара копов в мундирах улыбались в камеру, изображения их лиц получились крупнозернистыми на газетном листе. Кальвино понял улыбку миссис Джэмтонг. Она протянула ему трубку.

– Вы видели газету? – спросила его Ратана.

– Я завтракаю.

– Почему фаранг не может завтракать и разглядывать фотографию мертвеца?

Кальвино поморщился.

– Мы к этому не приспособлены нашей культурой.

– Позвоните, когда закончите. Ладно?

Кальвино положил трубку. Он сел прямо, внимательно посмотрел на снимок. Он вернулся к работе. А имея работу, он, возможно, приблизится к получению денег по чеку, и тогда все будут довольны. У тайских полицейских на месте убийства были такие же улыбки, когда они схватили нигерийца, перевозившего наркотики, в аэропорту Дон Муанг. Улыбка, говорящая: «Попался!» Самодовольная улыбка человека, знающего, что сегодня будет немного веселее, чем вчера, а так как завтра может и не наступить, то это лучшее, на что ты можешь надеяться.

Он перевел глаза с фотографии на заголовок. «Токсикоман сознался в убийстве фаранга». Было еще одно фото юноши из Исана[5], стоящего между двумя полицейскими в наручниках, с выпяченным подбородком и фонарями вокруг глаз. Кальвино знал убитого. Это был британец по имени Бен Хоудли. Его убили в воскресенье вечером, около десяти часов. В репортаже говорилось, что парень пустил девятимиллиметровую пулю Бену в затылок. Выходное пулевое отверстие представляло собой дырку с почерневшими неровными краями, пуля пробила мозг и кость. Юноша девятнадцати лет по имени Лек признался в неудачном ограблении. Кальвино посмотрел на снимок Лека в наручниках. Он выглядел испуганным. Синяки указывали на то, что его избили. В репортаже говорилось, что он наркоман, нюхающий растворитель для краски. Пресса любит иметь дело со стереотипами: токсикоман убивает фаранга. У каждого своя роль в драме жизни Бангкока.

Пару лет назад Кальвино выпивал с Беном Хоудли и их общим другом, владельцем бара в Патпонге под названием «Африканская королева». Бен был немного навеселе, и тогда было всего восемь или девять часов вечера. Кальвино этот парень сразу же понравился.

– По чему ты скучаешь в Америке? – спросил он у Винсента, глотая «Клостер» прямо из зеленой бутылки. – По автомобилям, – ответил он на собственный вопрос. – Американцы просто помешаны на автомобилях.

– Те автомобили, которые у меня были, выигрывали или проигрывали десять процентов при перепродаже в зависимости от того, сколько у меня было бензина. – Кальвино погладил чучело циветты с темными кругами вокруг глаз на стойке бара. Зверь смотрел через зал стеклянными глазами и был в идеальном состоянии за исключением того, что у него не хватало ушей. – Ты когда-нибудь интересовался, как вот этот счастливчик потерял свои уши? – спросил Винсент.

Бен улыбнулся и прошептал:

– Это тайна. Я поклялся молчать. Меня могут убить, если я тебе скажу.

Он заказал еще один «Меконг» с содовой. Это был прикол в духе британца, он проверял, насколько серьезно Кальвино его воспринимает.

– Ты знаешь, что самое необычное в циветтах?

Бен покачал головой, перебирая пальцами хвост чучела.

– Анальные пахучие железы, – объяснил Кальвино. – Они испускают тот мускусный запах, который иногда можно почувствовать в тихую ночь.

– Я понял, – ответил Бен. – Призрак в заднице.

Он сунул указательный палец в дырку от уха, сморщился, оскалив зубы, и его лицо превратилось в маску мучительной смерти. Бен был одним из тех парней, которых встречаешь на Стрипе. Возможно, Кальвино и не запомнил бы его среди десятка других, которые выглядели, действовали и одевались почти точно так же, как он; но палец, копающийся в ушном отверстии мертвой циветты, сделал Бена незабываемым…

Зазвонил телефон, и Винсент поднял трубку на втором звонке.

– Кхан Уини, пожалуйста, – сказала Ратана. – Вы уже закончить завтрак?

Шестнадцатилетняя «жена по найму», живущая наверху, услышала звонок телефона в квартире Кальвино. Обе квартиры имели общую телефонную линию, что было откровенным приглашением подслушивать. Она посмотрела на трубку, потом подняла ее и начала слушать разговор Винсента. Так она проводила время и совершенствовалась в английском.

– Теперь вы можете говорить? – спросила Ратана.

Естественный вопрос, учитывая состояние Кальвино.

– Что за срочность? – спросил он у нее, наклоняясь вперед и рассматривая голову Бена на снимке. Дьявольская штука – помнить парня благодаря его последним словам в баре «Африканская Королева»: «призрак в заднице».

Последовала долгая пауза. Проститутка сверху орала на миссис Джэмтонг. Хлопали двери. Тарелка разбилась о дверь. Кальвино терпеть не мог утро понедельника.

– Вы видеть газету?

– Я смотрю на нее.

– Из Англии звонил отец Бена Хоудли, он позвонит еще раз через тридцать семь минут.

Это был снимок не просто трупа, но также места убийства. Как и большинство подобных снимков, он должен был дать четкое изображение мертвого человека, а не возможность частному детективу дать простой ответ на звонок из-за океана. Невозможно было оценить, есть ли еще какие-то повреждения и какие имеются доказательства, если они есть, что там была борьба. Бен упал левой щекой на клавиатуру компьютера. Снимок был расплывчатым, но под таким углом казалось, что Бен улыбается. Кальвино показалось, что он видит что-то знакомое. Это была улыбка миссис Джэмтонг, которую он называл «шокированной». Такая улыбка скользила по ее губам, когда кто-нибудь произносит магическое слово «ду́хи», что на тайском для непривычного уха звучит так же, как английское слово «пи». «Пописать» на одном языке означает «дух» на другом языке. Одно проклятое недоразумение на другом. Бен определенно не верил в духов. Если тот юнец не виноват, то кто нажал на курок?

Кальвино снимал офис на третьем этаже над финской фирмой застройщиков с помесячной оплатой. Он прошел по туннелю смертоносного воздуха, дугой стоящего над зоной газовых масок на Сукхумвит-роуд. Машины застыли в пробке, и длинные шеренги разваливающихся автобусов, перегруженных грузовиков, трехколесных тук-туков и подпольных такси окрашивали небо в цвет кипящего кофе. Едкий запах серого дыма лип к его коже и забивался в нос. Через десять минут после выхода из дома Кальвино вошел в офис, кашляя, с острой болью в груди и пропотевший насквозь. Он закрыл за собой дверь и вытер лицо носовым платком. Постоял, пока кондиционер охладит лицо и шею. Его живот стал влажным и болел. От жары и едкого воздуха Винсент скрипел зубами, как ребенок в лихорадке. Его ладони были черными от сажи; он сразу же прошел в туалетную комнату на втором этаже и вымыл их. Посмотрел на себя в зеркало. Лицо покрылось пятнами из-за жары и из-за того, что он слишком много выпил вчера ночью. Кальвино подставил тыльную сторону ладоней под струю холодной воды и ждал, когда пройдет ощущение покалывания у основания позвоночника.