который лежал прямо на тропинке. Бычков проследовал за ним, так же пройдя по глубокому снегу мимо тела. Он не знал, был ли старик мёртв или только ранен, он даже не мог вспомнить, куда целился, когда стрелял… Крови, во всяком случае, не было видно. Впрочем, если старик и был только ранен, на таком морозе жить ему оставалось недолго. Солдат как можно скорее проскочил мимо. В голове у него стоял какой-то нудный непрерывный звон, поташнивало, и никаких мыслей не было, абсолютно. Хотелось просто лечь где-нибудь в тепле, закрыть глаза и расслабиться… Бычков уже не соображал, куда он вёл немца. Сначала, да, у него был план выйти к руинам разбомбленной фабрики и расстрелять лётчика там, но свернув с нужной тропинки, они пошли в другую сторону, хотя, по-прежнему, к окраине посёлка. К тому же, уже очень скоро должно было стемнеть…

– Стой! – крикнул Бычков.

Немец послушно остановился. Слева, укрытые толстым слоем снега, возвышались высокие штабеля брёвен, сложенные тут ещё до войны. Справа расстилалось обширное поле, покрытое сейчас нетронутым белоснежным покрывалом. Далеко за полем тёмнел лес.

Когда затихли поскрипывающие в снегу шаги, и вокруг воцарилась почти абсолютная тишина, откуда-то из-за леса донеслись два едва слышных хлопка – где-то там был фронт.

Идти дальше особого смысла не было. Сначала Бычков хотел поставить немца возле брёвен – они возвышались заснеженной длинной грудой метра три-четыре высотой, и деваться фашисту было бы попросту некуда. Но тогда, если не сходить с тропинки, пришлось бы стрелять с расстояния в пять-шесть шагов, а это показалось Бычкову слишком близко. Не то, чтобы он боялся, что немец мог выкинуть какой-нибудь фокус… Впрочем, были все основания этого опасаться – ведь кто бы мог подумать, что раненый лётчик смог бы так быстро побежать за тем стариком схватившим ребёнка? Теперь же, когда у немца уже точно не останется никаких сомнений, что идут они не куда-то на допрос или в тюрьму, а на расстрел – он мог решиться и на самое отчаянное сопротивление… К тому же, Бычков совсем не ощущал себя готовым вот так, глядя в глаза застрелить человека. Конечно, это был фашист, виновный, возможно, в гибели сотен мирных жителей, но… Почему-то Бычкову хотелось отдалить этот момент, хотя бы на несколько минут. То, что он совсем недавно навскидку стрелял в того сумасшедшего старика уже начинало казаться ему каким-то сном. Да и было ли это на самом деле?..

– Давай туда! – Бычков решительно направил ствол винтовки в грудь немца и кивнул ему в сторону поля, – Иди! Пошёл-пошёл!

Он старался говорить громко и грозно. Немец коротко посмотрел солдату прямо в глаза и тут же опустил взгляд. Осторожно сойдя с тропинки, лётчик, по-прежнему бережно прижимая к груди повреждённую правую руку, маленькими шажками пошёл по снежной целине. Видимо, он всё понял…

Отойдя в поле всего на несколько метров, пленный остановился и начал нерешительно оборачиваться.

– Пошёл-пошёл! Не стоять! – снова прикрикнул Бычков и, приложив приклад винтовки к плечу, прицелился.

Немец так и не успел обернуться – проваливаясь в снег почти по колени, он сделал ещё четыре-пять шагов, а потом остановился расставив ноги пошире…

«Только бы не обернулся… Только бы не обернулся…» – лихорадочно думал Бычков медленно опуская прицел винтовки с затылка немца на его спину…

Лётчик опустил левую руку и, слегка наклонившись, взял горсть снега и поднёс его ко рту. Бычков вдруг вспомнил, что не передёрнул тогда после выстрела затвор, и сейчас в патроннике была только пустая латунная гильза…

Серые сумерки сгущались уже прямо на глазах, и лес на другом конце поля становился всё чернее и непрозрачнее… Стояла удивительная тишина. Пожевав немного снега, немец с некоторым недоумением оглянулся. Солдат стоял на тропинке. Винтовки в его руках уже не было – она висела на плече стволом вверх. Немец рассеянно вытер мокрую от снега ладонь о шинель и привычно подхватил и прижал к груди свою больную правую руку. Он внимательно смотрел на солдата и, очевидно, не совсем понимал, что происходит…

– Что встал?!– зло и раздражённо крикнул ему Бычков, – Когда меня мочили, тоже, гад, стоял и пялился! Пошёл! Пошёл! Туда – да! На хрен!

Раздражённо махнув немцу рукой в сторону леса, Бычков повернулся и быстро пошёл прочь. Немец ещё несколько секунд стоял и смотрел ему вслед, а потом медленно побрёл через поле к чернеющему вдали лесу…

В отделение милиции Бычков вернулся, когда было уже темно. Самочувствие его после удара по лбу несколько улучшилось, хотя по-прежнему слегка подташнивало и сильно болела голова. Спускаясь в потёмках в полуподвальное помещение отделения, он забыл пригнуться, и поэтому сильно ударился лбом о притолоку двери. Боль на мгновение ослепила Бычкова – его шапка упала на пол, а сам он невольно вскрикнул… Где-то в глубине тёмного коридора послышался шум, а потом в свете тусклой лампы при входе появился милиционер Семёнов.

– Кто тут? А-а-а, это ты, Бычков… – увидев солдата, Семёнов заметно расслабился, – В дверь что-ли не вписался?

Милиционер собрался было повернуться и снова уйти в свой кабинет, но заметил шишку на лбу у Бычкова и остановился:

– О, как припечатался! Ты бы щас на свою морду посмотрел – такая блямба!.. Подушку вам к притолоке привязать, что ли?.. Что б не бились… Мне ещё не хватало, чтобы у меня дверь бойцов из строя выводила…

Бычков молча нагнулся и подобрал шапку.

– Пошли! – коротко сказал ему Семёнов и направился вглубь коридора.

Вернувшись в свой кабинет, милиционер подбросил в печку пару деревяшек, а потом, грузно обойдя стол, сел на стул и выдвинул нижний ящик…

– Как с фрицем-то? – спросил Семёнов не глядя на Бычкова.

Тот промолчал, и милиционер после небольшой паузы поднял на него глаза:

– Готов?

Бычков снова промолчал и только кивнул.

Семёнов непонятно хмыкнул и начал рыться в ящиках стола. На свет снова появился рапорт о задержании немецкого пилота с резолюцией-приказом майора НКВД. Покрутив бумагу на столе, Семёнов взял химический карандаш и, послюнявив кончик, приписал снизу: «Приведено в исполнение». Снова послюнявив карандаш, милиционер приписал дату и расписался.

Потом он посмотрел на Бычкова, который всё ещё топтался у двери, и, вернувшись к нижнему ящику стола, достал бутылку и гранёный стакан. Плеснув в стакан пару сантиметров водки, милиционер протянул его Бычкову.

– Давай… Выпей вот… Всё нормально…

Солдат нерешительно подошёл и, взяв стакан, почти одним глотком всё выпил.

– Ладно, – сказал Семёнов, – Давай спать иди, герой – я за тебя додежурю. Да и Савельев уже скоро