Рескрипт Орлову был. подписан императрицей в Петербурге 29 января 1769 г. Он является как бы ответом на письма Алексея Орлова о возможной помощи русскому делу со стороны греков и славян. Екатерина не только сообщает Орлову о принятых уже ею мерах по рассылке эмиссаров к славянам и грекам, но и подчеркивает, что именно его, Алексея Орлова, она считает наиболее пригодным человеком для верховного руководства всем этим делом. «Мы сами уже, по предложению брата вашего генерал-фельдцейхмейстера, помышляли о учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции как на твердой ее земле, так и на островах Архипелага, а теперь, получа от вас ближайшие известия о действительной тамошних народов склонности к восстанию против Порты, и паче еще утверждаемся в сем мнении; а потому, будучи совершенно надежны в вашей к нам верности, в способности вашей и в горячем искании быть отечеству полезным сыном и гражданином, охотно соизволяем мы по собственному вашему желанию поручить и вверить вам приготовление, распоряжение и руководство сего подвига». Так писала императрица Алексею Орлову, еще пока не назначая его верховным начальником морской экспедиции, а только поручая ему руководство агитацией среди христианских подданных Оттоманской Порты14.

Хорошо зная, кому она пишет, Екатерина настаивает, чтобы дело повелось «тихостью», чтобы не торопиться совершать на турок нападения «малыми и рассыпанными каждого народа кучами», а подготовить общее и одновременное, по возможности, восстание всех этих балканских народов. Екатерина с ударением напоминает Алексею Орлову, что «восстание каждого народа порознь» не может быть полезно для нас, «ибо ни который из них сам по себе столько не силен, чтобы иное что произвесть мог, кроме одного набега и, так сказать, мимоходного на оном опустошении частицы ближней земли». Ока уже наперед боялась того, что, как увидим, потом и случилось в Морее, где так называемые «май ноты» спустились со своих гор, разграбили селения в равнинной части Мореи и скрылись затем в свои недоступные ущелья.

Екатерина предлагает Орлову войти в соответствующие сношения с Венецианской республикой, которой в награду за помощь можно посулить возвращение Мореи, некогда принадлежавшей венецианцам. Но плохо надеется Екатерина на Венецию, которая слишком боится турок и поэтому слишком уж много хитрит и «по обыкновенной ее перетоненной политике» всего и всех опасается15.

Алексей Орлов просил, чтобы Екатерина прислала ему несколько государственных грамот за печатью н собственноручной подписью, в которых императрица обещала бы «включить» все восставшие против Порты народы «в будущее замирение наше с Портой».

Екатерина тотчас же выслала Орлову требуемые документы. Одновременно императрица перевела двести тысяч рублей в распоряжение Орлова на первые расходы.

Греки волновались, слухи о скором их освобождении от турок приводили их в восторг. Алексей Орлов совершенно убежден был, что как только русская эскадра появится у берегов Морен, тотчас же весь этот полуостров будет объят пламенем восстания. Грейг видел, что медленность в плавании эскадры может сыграть в данном случае роковую роль: «Если бы можно было русскому флоту прийти несколькими месяцами ранее, пока это всеобщее воодушевление народа еще было в полной силе, турки же малочисленны и рассеяны, то весьма вероятно, что вся Морея в короткое время была бы очищена от турок и осталась в полной власти греков»16.

Екатерина с обычной своей трезвостью мышления не очень полагалась на помощь «православных народов, подвластных Турции», о которых с таким чувством писала в рескриптах. «Признаться же должно, что в то самое время множество греков, сербин и прочие единоверные авантурьеры зачали соваться ко многим с планами, с проектами, с переговорами…» Так без всякого энтузиазма изъяснялась она в личных письмах к Алексею Орлову. И, кстати, прибавляет («мимоходом дам Вам приметить»), что один из единоверных, Степан Малый, «в канцелярии опекунства здесь дело имел и, обманув здесь, выманя алмазы у греческого купца и заложа оные, деньги взял и сам ускакал».

Но все это — дело второстепенное. Русская армия и русский флот — вот на что должна прежде всего рассчитывать и опираться Россия, когда она вынуждена вооруженной рукой отстаивать свои интересы. Греки, «сербины», черногорцы — все это, если бы пришло в движение, сильно подорвало бы возможные планы и предприятия Оттоманской Порты на севере Турецкой империи, то есть в Крыму, на Кубани и на Дунае, Буге, Днестре и на границах Польши. Но диверсия на юге Турции возможна лишь путем посылки сильного русского флота в Архипелаг. И Екатерина отваживается па это дело и снаряжает экспедицию Алексея Орлова. Она знает, что Панин, которому и вся-то турецкая война не нравится, никак не может одобрить этого далекого и отважного, многие даже думали-отчаянного предприятия. Но императрица просто игнорирует и этом случае Панина, как она его игнорировала и в других очень важных случаях. Никита Иванович узнает об экспедиции, когда уже все решено и даже некоторые важные приготовления сделаны.

Екатерина понимала, что, отправляя эскадры Алексея Орлова и адмирала Спиридова из Балтики через Скагеррак и Каттегат, Северное мире, Атлантический океан, Гибралтар, Средиземное море — к берегам Мореи и островам Архипелага, она идет на очень большой риск, и что плыть придется мимо Англии и мимо берегов Франции. «Новость и важность предприятия нашего противу неприятеля обратят, конечно, на себя особливое внимание всей Европы, тем более, что тут общая всех полуденных держав левантская коммерция много интересована будет», — так писала императрица в рескрипте на имя Орлова от 11 августа 1769 г.17 Она хорошо знала, кого посылает. Умный дерзостный, храбрый, любящий риск и ищущий риска, но вместе с тем расчетливый, не боящийся ни пули, ни ответственности, Алексей Орлов, как уже сказано, был как раз подходящим человеком для подобного головоломного задания, Но Екатерина очень хорошо знала натуру этого отважнейшего и опаснейшего из своих фаворитов, в котором сидел не только генерал, но и кондотьер, не только кавалер орденов Российской империи, но и было» новгородский ушкуйник, Василий Буслаевич. Она опасалась, что он не воздержится от злоупотребления корсарством, которое так легко сбивается на морской разбой. И она настойчиво уже наперед запрещает Орлову выдавать грамоты на корсарство («арматорство»), если эти «арматоры» намерены будут нападать на торговые суда европейских держав или же народов христианских вероисповеданий, живущих под властью турок и числящихся турецкими подданными. Мотивы этого ограничения весьма понятны. В XVIII в, вопрос о праве воюющих правительств выдавать частным лицам (капитанам, судовым дельцам «арматорам») лицензии для узаконения нападения на торговые суда противника был одним из самых острых и горячо дебатировавшихся вопросов международного права. Екатерина не желала, чтобы Алексей Орлов, слишком щедро рассылая корсарские суда, возбуждал против России не только Англию и Францию, но и торговые круги Греции и всего Леванта. Она, напротив, стремилась всячески выступать в качестве покровительницы утесняемых турками христиан, а из всех этих христиан именно богатые греческие и левантийские купцы могли стать непосредственно наиболее полезными союзниками. Еще 4 марта 1769 г., императрица особым рескриптом дала Алексею Орлову обширнейшие полномочия и средства, которые ему, по мнению государыни, могут понадобиться для «скорого от вас на месте приласкания таких людей, кои между благочестивыми греческими и славянскими народами отличный кредит иметь могут»18.