кремль, хоть и понимал, что поздно уже. Степняки, пробившись через Спасские ворота, перекрыли путь к мосту через ров.

– Дорогу я пробью, – сказал князь, надевая шлем и стиснув зубы от боли в плече, – а ты всех людей собери и за мной пускай, а сам держись сколько сможешь. Все другие сотники полегли уже, один ты остался.

– Сделаю, княже, – мрачно кивнул Наум.

Князь ускакал с отрядом конных ратников, коих было уже не больше трех дюжин. А Наум отправил гонцов по окрестным домам, чтобы людей выводили на центральную улицу, что вела в сторону княжеского кремля. И к себе домой гонца отправил, для надежности самого толкового из своих людей – лучника Данилу, чтобы жену Аксинью предупредил и поторопил. Дом Наума аккурат посередине стоял меж стеной Среднего города и воротами в княжеский кремль.

Остальные воины его, которых едва полсотни набралось, спускаясь со стен, ручейками стекались к основному отряду. Этот последний отряд сдерживал натиск ордынских пехотинцев у ворот, перегородив главную улицу меж домами, и пятился по ней назад под градом стрел. Отовсюду, повинуясь княжескому приказу, на дорогу выходили люди. Много семей было с детьми и стариками. Скарба никто не брал, дороже жизни нет у русского человека ничего. Хоть у купца, хоть у крестьянина.

– Бегите! – кричал им Наум сквозь лязг оружия. – В сторону кремля. Князь вас примет!

Люди, как могли, бежали к мосту через ров, где шла жестокая сеча между ратниками. А Наум оборонял их бегство, сдерживая наседавших степняков. Пока он бился с пешими. Но вдруг из ворот показался отряд ордынских конников. Это были тяжеловооруженные воины в шлемах, длинных латах, юбкой спускавшихся до колен, и с копьями в руках. На лошадях тоже были защитные попоны, обшитые пластинами. Глядя на них, Наум сердцем почуял, что дело плохо. Блестя броней в лучах предзакатного солнца, они протекли сквозь захваченные ворота и разделились на три потока. Центральный ударил на отряд Наума, почти сразу опрокинув обессиленных воинов. Два остальных двинулись вдоль захваченных стен в обход ратников и с обеих сторон обрушились на горстку конных витязей, среди которых бился Юрий Игоревич, уже почти прорубивший себе дорогу в спасительный кремль.

Словно бурный поток налетели ордынцы на русичей и поглотили всех. Наум лишь успел заметить, как Юрий Игоревич отсек голову одному из ордынских богатуров, а второго в ярости разрубил до седла. Но третий налетевший всадник пронзил грудь князя длинным копьем, сбросив его под ноги коню. Пропал князь в этом месиве людей и коней, а вслед за ним исчезли все до одного алые плащи русских витязей. Остались видны лишь доспехи ордынцев.

– Прощай, князь, – пробормотал ошеломленный Наум.

Но и его дела были не лучше. Мощным ударом степняки смяли оставшихся ратников и рассеяли их. Воины смешались с людьми, все еще бежавшими в сторону княжеского кремля. Всяк бился, как мог, погибая на месте. Атакующие ордынские всадники кололи всех без разбора, убивая бегущих женщин и стариков. На глазах Наума неподалеку от него один всадник поразил копьем в спину бежавшую женщину, которая прижимала к груди младенца. И поскакал дальше. Та упала, охнув. Но только оказавшись на мостовой в луже собственной крови, выпустила из рук ребенка. Младенец откатился от нее на шаг и закричал от страха. Следующий всадник походя пригвоздил ребенка копьем к доскам мостовой, заставив того замолчать навеки. Увидев это, Наум впал в бешенство.

Он подскочил сзади к всаднику и нанес удар в бок своим мечом. Ярость придала ему силы. Меч прошел в щель между латами и достиг сердца. Степняк рухнул вниз замертво, а Наум, не теряя ни мгновения, прыгнул в седло и, не оборачиваясь, погнал ордынского коня в сторону своего дома. Несколько стрел просвистело мимо, не задев сотника. Миновав несколько домов по пустой еще улице, он оказался у крыльца своего терема с резной башенкой. То, что он увидел, заставило закаленного воина содрогнуться.

На крыльце лицом вниз в луже крови лежал мертвый Данила, на спине которого зияла рана. Чуть поодаль от него трое мертвых степняков из пеших отрядов со стрелами в груди. Дверь в терем была распахнута. Оттуда доносились звуки борьбы и крик Аксиньи. Спрыгнув с коня, Наум в ярости ворвался в терем и увидел страшную картину. Две его любимых дочери, которым не исполнилось еще десяти годков, лежали на мокрых от крови досках, рассеченные почти пополам. Они даже не успели одеться и умерли в исподнем. А трое ордынских пехотинцев, отбросив оружие, насиловали его жену в углу на полатях. Лестница наверх терема мешала ему видеть лицо жены. Со своего места сотник разглядел только разорванный сарафан и разметанные волосы Аксиньи, которая истошно кричала и царапалась, но это только забавляло насильников. Двое держали ее, а третий, сбросив штаны, ритмично двигал задницей и хохотал от удовольствия.

Ордынцы были так увлечены, что не заметили ворвавшегося сотника. А когда заметили, было поздно. Наум зарычал и бросился вперед. Тому, кто первым покусился на честь его жены, он вогнал меч в спину, проткнув насквозь. А потом сдернул его полумертвое тело с жены и, развернув, полоснул лезвием промеж ног, отсекая поганый орган. На усатом лице насильника застыло удивление, быстро сменившееся дикой болью и ненавистью. Он умер, успев сообразить, за что и кем наказан. Двое оставшихся отскочили в стороны, но не успели дотянуться до оружия. Того, что был справа, сотник ослепил ударом в лицо, выколов глаза. Сломав переносицу, клинок пробил череп насквозь. Не дожидаясь, пока упадет тело, Наум рубанул по затылку третьего степняка, который в этот момент развернулся, чтобы схватить стоявший чуть поодаль клинок. Но не успел. С раскроенным черепом рухнул под ноги Аксиньи.

Покончив с ордынцами и отбросив свой меч, Наум упал перед ней на колени.

– Аксиньюшка, – проговорил он, протянув руки к растерзанной женщине, которая, забившись в угол, смотрела на него безумными глазами, – прости. Не уберег.

– На… ум, – прохрипела она, наконец, подняв глаза куда-то вверх.

И в этот момент он услышал за собой едва различимый шорох. Скрипнула ступенька на лестнице. Сотник дернулся к мечу, но ордынский клинок уже вошел ему в спину, прошив кольчугу насквозь. Наум застонал от резанувшей все тело боли, развернулся, чтобы дать ответ, но получил второй удар острием в грудь и упал спиной на полати, уткнувшись затылком в ноги своей жены.

– Где же Ингварь с подмогой, – еле слышно прохрипел, харкая кровью, Наум, – поспеют ли?

И отдал богу душу.

Это было последнее, что услышала Аксинья, прежде чем на ее