Я уже упоминал, что Фрейд проводит разграничение между сигнальной тревогой и первичной тревогой, которую он также назвал автоматической тревогой, и что он рассматривал сигнальную тревогу как механизм для избегания первичной тревоги. Эта первичная тревога возникает, когда человек уже имеет значительный опыт столкновения с опасностью, которого сигнальная тревога не должна была допустить.

В проведении этого разграничения тем способом, который Фрейд употребил, он использовал, с моей точки зрения, термин «тревога» для охвата трех разных состояний – «тревожного беспокойства», «испуга» и «шока»; этот способ невозможен, по крайней мере, в английском. Если кто-нибудь ищет в словаре Роджета (Roget Tesaurus) синонимы для слова «тревога», он найдет только одну ссылку на его употребление для описания эмоции, связанной с непосредственным опытом (т. е. опытом в данный момент). Это где она (тревога) классифицируется как «Личная пассивная болезнь – страдание» и входит в список как синоним «осторожности» и «беспокойства». Другие ссылки все относятся к будущему, в котором слово «тревога» входит в список как «Направленность мыслей к будущему – ожидание», «Личное, касающееся будущего страдание – страх». Одна ссылка, в которой акцент стоит на настоящем, тем не менее, не дает возможности для использования его с целью описания феномена того вида, который имел в виду Фрейд, когда формировал концепцию первичной тревоги. Боль осторожности и заботливости является переживанием одного человека, получаемым через страдания другого, в то время как боль непроизвольной тревоги касается личного испытания собственной дезинтеграции.

Склонность Фрейда и других психоаналитиков рассматривать испуг и панику как формы тревоги частично исходит из ключевого понятия теории Фрейда, которым является «Angst». Это немецкое слово обычно переводится на английский язык как «тревога», но оно имеет, по-видимому, значение, которое ближе к английскому слову «мука». В английском переводе Фрейда часто используется фраза «тревога ожидания», которая, на мой взгляд, является тавтологией. Использование слова «тревога» по отношению к тем людям, которых принято называть «нервными» или «высоко-напряженными», кажется, между прочим, безусловно современного происхождения и, возможно, отражает тенденцию предпочитать психологическое физиологическим толкованиям темперамента. Есть еще одна и более реальная причина для тенденции представлять тревогу и испуг как переживание одного порядка. В результате не только полная предчувствий тревога является выражением того, что что-то пугающее может случиться, но и опасение, что самое плохое может произойти с человеком, также является частью испуга. Испуг и паника являются, следовательно, формами тревоги в той мере, что они включают в себя ожидание «все-еще неизвестного» в форме боязни уничтожения.

Тревога и испуг

Если биологическая функция тревоги должна позволять индивиду предчувствовать опасность, чувство испуга появится только в том случае, если тревога возникла слишком поздно для того, чтобы индивид предпринял соответствующее действие для избежания опасности. Хотя существует тенденция, когда, понимают тревогу, испуг и ужас как просто возрастание интенсивности страха, но рассмотрение конкретного примера показывает, что существуют, фактически, качественные различия между этими тремя эмоциями. Если «некто» представит себя впервые на прогулке в незнакомой местности и увидит рядом с собой животное, похожее на быка и поймет, что это действительно бык, и когда он осознает, что бык приближается к нему и пытается напасть, этот «некто» сможет представить себя пережившим три и даже, возможно, четыре отдельных эмоции. Во-первых, этот «некто» будет спокоен и уверен в том, что он поддерживает состояние вигильности, которое дает ему возможность замечать, что он проник на территорию, где находится животное, которое может быть быком. Потом этот «некто» замечает, что это действительно бык, и становится тревожным, будучи неуверенным, замечен ли он быком и не зная, будет ли он атакован или же этот «некто» пока еще имеет время, чтобы пуститься наутек. Потом бык приближается; «некто» прекрасно знает, в чем заключается опасность и становится испуганным. В результате бык пытается атаковать этого «некто», и его охватывает ужас. К тому же, в какой-то момент может произойти еще одна качественная перемена. Тревога или страх перестанут поддаваться управлению и не будут больше действовать как стимул к разумному действию, позволяющему избежать опасности, а будут заменены паникой, в смысле, поспешным бегством, или, возможно, параличом. Момент, в который вигильность может превратиться в тревогу, тревога в страх и страх в панику или ужас, будет, конечно, зависеть от возраста, темперамента и предшествующего опыта человека, подвергнувшегося опасности. Городской ребенок может оставаться в состоянии неведения опасности до тех пор, пока бык действительно не начнет его атаковать, и перейти быстро от общей вигильности к ужасу. Невротик может предположить, что весь крупный рогатый скот – это быки, и стать тревожным в тот миг, когда он заметит животное, в то время как фермер может верить в свою способность контролировать ситуацию и стать тревожным в самый последний момент, но есть вероятность, что в какой-то момент в этой гипотетической ситуации каждый может перестать испытывать тревогу и вместо этого обнаружит себя в ужасающем настоящем.

Факт, что этот переход от вигильности и тревоги к ужасу и панике зависит от знания, опыта и темперамента, является, конечно, общепризнанным и учитывается при отборе и подготовке кадров для опасных видов деятельности. Предпочтение ездить в машине, которую ведет опытный водитель, основывается на ожидании, что вигильность водителя будет только изредка превращаться в тревогу, а его тревога еще более редко будет превращаться в панику. Тем не менее, в меньшей степени признано, что паника появляется скорее и более часто у любящих риск людей, которые отказываются допускать, что они когда-либо испытывают тревогу и которые, следовательно, менее вигильны и более склонны подвергаться неожиданностям, не только в смысле опасности, но также и в их собственных эмоциональных реакций на них. В двух последних войнах было замечено, что солдаты, которые хвастались, что они никогда не будут паниковать, в действительности были более склонны терять самообладание, чем те, кто учитывал, что война может страшить, и осознавали свою восприимчивость к страху.

Тревога и шок

В гипотетическом примере, приведенном выше, я рассмотрел ситуацию возрастания опасности и тревоги, в которой опасность осознается до того, как она станет совсем близкой. Я предположил, что кульминация тревоги и страха – это ужас и паника, под которыми я имел в виду прекращение сознательной деятельности и ее замещение всецело рефлекторной реакцией бегства. В таких случаях тревога и вигильность терпят неудачу в исполнении своей функции обеспечения индивида возможностью избежать прямого столкновения с опасностью. Существует, однако, другой вариант переживания, в котором вигильность не срабатывает, и не потому, что она отсутствовала, но потому, что что-то неожиданное и опасное происходит без каких-либо предупреждающих сигналов.

Этот вариант несработанности вигильности ведет к переживанию шока. В психиатрической литературе шок всегда рассматривается как неожиданное неприятное испытание происшедшим, которое можно назвать травмой. Но до рассмотрения травматических переживаний, возможно, стоит упомянуть факт, что неожиданные события также могут быть приятными или нейтральными, и они имеют вводящее в замешательство или шокирующее качество, что делает их на мгновение неприятными. Типичная непосредственная реакция на совершенно неожиданные хорошие новости – это сначала недоверчивость, а затем суетливость, в которой субъект тревожно подтверждает, что получатель неожиданного наследства – действительно он, или что неожиданный визитер – действительно сын, о котором субъект думал, что он за границей. Субъект нуждается во времени, чтобы привыкнуть к хорошим новостям; он не был подготовлен к событию либо тревогой, либо вигильностью, и он должен переориентироваться и привыкнуть к мысли, что он будет жить в другом будущем, а не в таком, какого он ожидал.