Рита снова пожала плечами.

— Вообще-то ты сама не манси и не ханты, если то, что я вижу, правда.

— Ты про что? — Люба наклонила голову набок, с интересом посмотрела на Риту.

— У тебя синие глаза или синие линзы? — спросила Рита.

— А-а, вот ты про что. Глаза. Настоящие. — Люба вытаращила их изо всех сил. — Смотри. Отцовский подарок.

Рита молча ждала, что еще скажет Люба.

И она сказала:

— А ты догадливая. Я полукровка. Мой отец русский, а мать — манси. Таких, как я, здесь много. Теперь понимаешь, почему у моего отца рогатое стадо подчиненных? Ха-ха-ха! Но не у всех получаются такие красивые дети. — Она вскинула подбородок, приглашая любоваться на самом деле прелестным лицом. — Я взяла самое лучшее у обоих родителей, как все говорят. Я красивая, правда?

Рита уставилась на свою соседку. Такой самоуверенной девчонки она еще не встречала.

— Мой отец покупает все, что я хочу, — хвасталась Люба.

— Интересно, чего такого необыкновенного ты хочешь? — фыркнула Рита, поворачивая ключ в замке шкафа.

— Ну… Например, вот это. — Люба сунула руку под подушку. — Ты нюхала когда-нибудь такие духи?

— Какие? Покажи? — Рита отошла от шкафа, потянулась за коробочкой.

— Это духи, в которых есть особенные… Ну как их там?…

— Особенные вещества, — поспешила на помощь Рита. Она сразу заметила, что ее соседка, как говорила бабушка о своей приятельнице, не оратор.

— Ну да. Как только ими подушишься, на тебя все оборачиваются. Принюхиваются. — Люба захихикала.

— Тебе привез их отец? — Рита удивилась.

— Конечно, отец. Маме. Я у нее взяла.

Рита вертела флакон, похожий на яблоко.

— Нажми на хвостик, — сказала Люба.

Рита нажала. Аромат оказался нежный, хотелось вдыхать его снова и снова.

Люба уже сняла блузку, брюки, собираясь надеть ночную рубашку.

— Я всегда душусь на ночь, — продолжала Люба. — Давай. — Она протянула руку. Рита отдала флакон.

— Зачем? — Рита пожала плечами. — Я на ночь умываюсь и чищу зубы.

— Ты глупая, — фыркнула Люба. — Ты, как все.

— Ага, а ты не как все?

— Я, как мама.

— А что твоя мама? Она душится на ночь? — спросила Рита.

— Конечно. Если бы нет, то меня бы не было на свете.

— Не понимаю, — Рита округлила глаза. — При чем тут…

— Притом, что мой отец — мамин любовник. Ему нравилось, как от нее пахло. — Люба засмеялась. — Я дитя аромата, так называет меня отец.

Рита молчала, ошарашенная признанием, она не знала, что сказать. Но ей незачем было напрягаться.

— Любой мужчина западает на запахи, — говорила Люба. — Разве на такой не западешь? — Она щедро полилась духами. — Нравится?

— Нравится, — сказала Рита. — Но ты уж слишком поливаешься.

— Не-а, отец еще привезет. Он вообще привозит все-все-все. Он ничего, — продолжала Люба. — Не дал мне свою фамилию, но отчества не пожалел. Я Любовь Валерьевна. У него другая семья. Но мама говорит, что нам тоже всего хватит. — Люба засмеялась. — Отец богатый, у него своя нефть. А мама очень красивая.

— Ты тоже, — не удержалась Рита. — Ты очень красивая.

— Я знаю, — Люба снова утопила в прозрачное яблоко металлический хвостик серебристого цвета. — Мама говорит, что это — наше все, — она засмеялась.

— Красота?

— Ну да. Мы получим за нее все, что хотим.

Свет погас ровно в одиннадцать, Рита и Люба затихли. В эту ночь, овеянная Любиными духами, Рита видела летние сны. В них все не так, как за окном. Никакой слякоти. Райский остров, на котором она собиралась… печь блины. Единственное, что ее мучило — куда вставить вилку электрической блинницы, если, кроме пальмовых стволов, нет никаких столбов?

В интернате Рите нравилось все, даже дежурства — ничего похожего на лагерные страдания. Наводить чистоту — проще простого: легкие пылесосы для ковров, свежие мохнатые щетки для пола, а для мебели — самые лучшие полироли. Провел один раз салфеткой — блеск!

Но первое дежурство ее удивило. Точнее, соседка Люба. Они должны были привести в порядок свою комнату, а потом пропылесосить половину коридора.

Рита взялась за тряпку, вставила ее в лентяйку и принялась тереть между кроватями. Мама оказалась права — пол покрыт линолеумом, никакой краски рыжего цвета. В коридоре — ковровые дорожки теплого желтовато-оранжевого цвета. На самом деле, корпус, в котором она жила, новый, светлый, с удобной мебелью, сверкающими раковинами и кафелем в душевых.

— Ты скоро? — спросила Рита из-под кровати. — Бери пылесос и…

— Никогда, — услышала она голос Любы, — не убирала и не буду.

— Как это? — Рита чуть не стукнулась головой об угол кровати.

— Обыкновенно, — отвечала Люба ленивым голосом. — Всегда найдется тот, кто за меня уберет. — Рита вынырнула из-под кровати, как выныривают из океана неосторожные пловцы, за которыми гонится акула. — Ты такая быстрая. Вон, уже сделала половину работы за меня. Давай до конца, а?

Рита уставилась на нее.

— Это еще почему? — Внутри вспыхнул огонь.

— А я тебе за это что-нибудь подарю, — продолжала Люба.

— Поищи дураков в другом месте, — прошипела Рита. — Я сделала свою половину, вот и все.

— Ладно, пойду поищу кого-нибудь. — Люба встала с кровати, накинула на себя белоснежный махровый халат и вышла из комнаты.

Очень скоро она вернулась с худенькой девочкой, наверное, класса на два ниже, чем они с Любой.

— Она уберет за меня, — Люба широко улыбалась Рите в лицо.

Рита перевела взгляд на девочку, которая быстро включила пылесос и принялась водить щеткой по короткому ворсу ковра. «В конце концов, ее никто не принуждал, она сама согласилась», — решила Рита. Она пожала плечами и молча отвернулась.

Когда гудение прекратилось, Рита услышала голос Любы:

— Бери. Спасибо тебе. Придешь в следующий раз?

— Ага, — тихо ответила девочка.

Она не видела, что дала Люба, но по голосу было ясно — она рада.

— Видала? — спросила Люба. — Я дала ей помаду. Немного начатую, но все равно фирменную. Ей никогда такую не купить. А отец привезет мне их столько, всяких помад-румян, сколько я захочу.

Класс, в который пришла Рита, оказался небольшой, всего двенадцать человек. Ивана Гришкина она заметила сразу — его темные глаза впились в нее, как только она вошла в кабинет.