Телескоп вдруг ударил Тыкву коленом в пах, боднул его головой в подбородок и бросился к запертым воротам. Он успел сделать всего один шаг, прежде чем длинная, как стрела автокрана, ручища Тыквы ухватила его за воротник куртки и мощным рывком швырнула на пол.

Активист посторонился, давая Телескопу упасть, закурил новую сигарету и безучастно отошел в угол. Он докурил до самого фильтра, равнодушно разглядывая небрежно оштукатуренные стены гаража и невольно морщась от звуков, доносившихся из-за верстака. Убрав окурок в карманную пепельницу, он обернулся и негромко хлопнул в ладоши.

– Все, – сказал он, – достаточно. Оставь его, Медведь.

Одышливо пыхтя, Тыква отступил от распластавшегося на испачканном красным бетоне Телескопа. Делая шаг назад, он наступил на валявшиеся поодаль разбитые очки.

Оправа жалобно хрустнула под толстой подошвой тупоносого ботинка.

– Коз-зел, – процедил Тыква, озабоченно вращая кистью и прислушиваясь к своим ощущениям: ему показалось, что он повредил сустав.

Активист подошел к верстаку, брезгливо переступив через копошившегося на полу Телескопа. Телескоп издавал множество звуков – стонал, хлюпал, скреб подошвами по бетону, всхлипывал и что-то неразборчиво бормотал. Он напоминал огромного раздавленного червя – титанического опарыша, такого же бледного, грязного и отвратительного до тошноты.

Активист снова начал делить деньги. Пока он с ловкостью фокусника тасовал купюры, дрожащая, перепачканная кровью рука протянулась снизу и ухватила его за штанину. Активист отпихнул эту руку.

– Убери его отсюда, – сказал он Тыкве, брезгливо кривя рот.

Дынников наклонился, ухватил Телескопа за шиворот и волоком потащил к машине. Телескоп что-то жалобно забормотал, но Тыква заткнул ему рот очередным пинком под ребра.

Закончив делить деньги. Активист взял с верстака пакет с белым порошком и задумчиво взвесил его на ладони. Это тоже были деньги, причем, судя по весу пакета, немалые. По самой скромной оценке, пакетик тянул тысяч на двадцать. Активист закурил еще одну сигарету и снова подбросил пакет на ладони, задумчиво разглядывая его сквозь лениво ползущие кверху завитки голубоватого дыма.

– К черту, – сказал он наконец. – Где-то надо подвести черту.

Держа пакет двумя пальцами, он прошел к укрепленному в углу умывальнику, пустил воду, надорвал пакет и стал тонкой струйкой сыпать порошок в жестяную раковину. Неровная струя воды, дребезжа о жестяное дно, подхватывала белые крупицы и уносила в канализацию. Активист сыпал порошок в раковину неторопливо, словно этот процесс доставлял ему удовольствие.

На фоне порыжевшей эмали порошок казался особенно белым.

Позади хлопнула крышка багажника, послышались шаги, и через мгновение к Активисту подошел Тыква.

Увидев, чем занят его товарищ, Дынников беспомощно хватанул воздух разинутым ртом.

– С-слушай, – с трудом выдавил он, – да вы что сегодня, все белены объелись? Это же кокс! Его же тут штук на пятнадцать.., было.

– На двадцать, – не поворачивая головы, поправил его Активист. – Минимум на двадцать. Но я не стану продавать это дерьмо. И тебе не дам.

– Но можно же было найти толкача…

– Миша, – перебил его Активист, – скажи: я хотя бы раз подвел тебя? Обманул? Подставил? Кинул?

– Нет, – растерялся Тыква, – что ты? Я же просто к тому, что это живые бабки…

– Это кровавые бабки, – сказал Активист, небрежно стряхивая пепел с сигареты на быстро тающую белую кучку в раковине. – Представь себе, что толкач, которого ты наймешь, придет в школу к твоей Машке.

– Закопаю, – после короткого раздумья сказал Тыква. – Живьем закопаю сучью тварь.

– Вот видишь, – кивнул Активист, тщательно выполаскивая пакет. – Это очень хорошо, что ты заботишься о здоровье сестры. А теперь подумай о том, что каждый наркоман – чей-то родственник. – Он увидел, как непропеченная физиономия Тыквы начала пренебрежительно кривиться, и остановил его нетерпеливым жестом руки. – Согласен, тебя это не касается. Но чем больше этой дряни ходит по городу, тем больше шансов у твоей Машки когда-нибудь понюхать «дорожку».

– Она не такая дура, – проворчал Тыква.

– Дура или не дура, – легко сказал Активист, закручивая кран, – двадцать штук уже в канализации, и на то, чтобы их оттуда достать, не хватит даже миллиона. Так что спорить больше не о чем.

– Блаженный, – буркнул Тыква. – Одно слово – Активист. Как повяжешь галстук, береги его…

Активист рассмеялся и похлопал подельника по плечу.

– Не бухти, Мишель, – сказал он. – Жадность до добра не доводит. В нашем деле главное – вовремя остановиться. Чуть дал себе волю, зарвался – и все, ты конченый человек. Посмотри на нашего Эдика. Погорел на трех тысячах. Жадность – страшная штука, Мишук, запомни.

– Ладно, – проворчал Тыква, – хватит воспитывать.

Что ты со мной, как с умственно отсталым… Кончай эту бодягу, не на митинге.

Примерно полчаса спустя спортивный «шевроле» остановился в глухом переулке, кривой загогулиной лежавшем в сыром бетонном ущелье между двумя глухими заборами с колючей проволокой поверх. К этому времени окончательно стемнело, и мертвенный зеленоватый свет горевшего в отдалении одинокого фонаря отражался от мокрого асфальта, блестевшего, как шкура змеи. С неба продолжал сеяться мелкий всепроникающий дождь, и Активист, выйдя из машины, зябко поежился, пряча тлеющую сигарету в сложенную трубочкой ладонь.

Тыква, кряхтя, выбрался следом и вразвалочку пошел к багажнику, откуда доносились размеренные глухие удары.

– Долбится, – проворчал Тыква, прислушиваясь к этим ударам. – Раздолбает мне всю машину, ублюдок.

– Выкинь его здесь, – поднимая воротник куртки, распорядился Активист. – До метро полчаса ходу, доберется.

Тыква вдруг взял его за рукав и отвел на несколько шагов от машины.

– Послушай, – вполголоса сказал он, – зачем тебе головная боль? Давай его просто пришьем.

Активист двинул плечом, высвобождая рукав, и посмотрел на Тыкву почти с жалостью.

– Пришьем? – переспросил он. – Это свежая идея.

А кто пришьет – ты? У меня лично рука не поднимется убить человека из-за вонючих трех тысяч.., да хотя бы и из-за трех миллионов. Бумажки не стоят жизни.

– Как знаешь, – проворчал Тыква. – Только не нравится мне это.

– Мне тоже, – коротко отрезал Активист и пошел к машине.

Вдвоем они вывалили избитого Телескопа на мостовую, и Тыква, не удержавшись, еще раз пнул его под ребра.

– Ну все, все, – невнятно пробормотал Телескоп, с трудом шевеля разбитыми губами. – Хватит, я уже все понял.

Он завозился, пытаясь подняться на ноги, и тогда Активист шагнул к нему и небрежно бросил на асфальт разлетевшуюся веером пачку банкнот.