– Погоди, погоди, – у бедного дяди Васи и так раскалывалась голова и он никак не мог дождаться вожделенного спасения, а тут эта ненормальная баба опять с какими-то бреднями.

– Ты по делу говори! – повысил он голос, сменив тон на строгий ментовский, зная, как пронять Маньку. – Ты мне тут напраслину не наводи на людей! И так уже сколько из-за твоих подозрений мне каши расхлебать пришлось!

Манька часто-часто заморгала ресницами, отводя глаза, видно, вспомнив все свои огрехи.

– Да я что ж, дядь Вась, я разве зря говорить буду… – забормотала она. – Весь двор уж знает.

– Так, – строго произнес дядя Вася. – Еще раз повторяю – говори по делу. Не станешь – сейчас пойду и привлеку тебя за клевету! – блефанул Куропаткин, который все равно никуда бы не ушел, не опохмелившись.

Но на Маньку его строгий тон подействовал. Она прижала красные ладони с толстыми распаренными пальцами к груди и выдохнула:

– Ох, ну ты со мной прямо как с преступницей! Да разве ж ты меня не знаешь? Разве ж мы не в соседях живем столько лет? Э-э-эх!

Манька поднатужилась и выжала слезу.

– Разве ж я не старалась всегда органам угодить? – продолжала Манька. – А уж тебя всегда уважала! И сейчас! Хочешь, самогоночки плесну? Свежайшая, как слезиночка, чистая!

Манька Скворцова тоже знала, на какие клавиши нажать в организме Куропаткина.

– Самогоночки, говоришь? – почесал дядя Вася затылок, делая вид, что ему совершенно не хочется, но раз уж настырная баба настаивает…

– Вообще-то я на службе, – предупредил он.

– Ой, да куда ж она денется, твоя служба, – засуетилась Манька, проскальзывая на кухню и доставая с антресолей банку с прозрачной жидкостью. – Ты вот посиди, самогоночки выпей, да послушай, что я тебе скажу! А потом и пойдешь по делам своим служебным. Тем более, что дело-то серьезное, – понизив голос, добавила она.

Дядя Вася сел на табуретку, наблюдая, как Манька открывает банку и наливает в стакан самогон. О службе он сейчас думал в последнюю очередь.

Манька достала еще одну банку, на этот раз с солеными огурцами. Выловив парочку, она протянула их Куропаткину. Тот взял стакан, аккуратным залпом отправил его содержимое в рот, крякнул и захрустел огурцом.

Он сразу почувствовал, как боль в голове словно рассасывается, а сама голова будто светлеет. Для закрепления эффекта он выразительно посмотрел на банку. Манька тут же налила ему еще, но поменьше, продолжая ждать, когда лейтенант будет готов выслушать ее сведения.

После третьего стакана Манька решительно убрала банку обратно на антресоли, пододвинула свой табурет поближе к тому, на котором сидел Куропаткин и спросила:

– Ну?

– Чего – ну? – не понял дядя Вася.

– Готов дело принимать? Тут тебе все налицо – и преступление, и жертва, и преступник готовый!

Дядя Вася уже принял все, что хотел от Маньки. Принимать же еще какое-то дело совсем не входило в его планы. Но просто так уйти он тоже не мог – Манька, после того, как ею грубо пренебрегли, на весь двор разнесет, что участковый у них алкоголик и тунеядец – словом, все то, что Куропаткин и так постоянно выслушивал от своей жены.

«Ладно уж, послушаю, – решил он, вытягивая ноги под столом. – Наверняка очередной бред. Скажу ей, что все проверю и улажу, да пойду!»

– Ну, давай, Мария, только короче, – разрешил он и кинул

взгляд на часы. – у меня, знаешь, времени в обрез!

– Угу, – хмыкнула Манька, будто поверила. – Так вот. Ты в

курсе, что Тамарка пропала?

– Какая Тамарка? – закурив, спросил лейтенант.

– Господи! – всплеснула руками Манька. – Он даже жильцов со своего участка не знает! Тамарка Беспалова, жена Пашки-автомеханика!

– Ну и что? – флегматично спросил Куропаткин, пуская дым в потолок.

– Как это что? – взвилась Манька. – Искать же надо!

– А на каком основании? Заявление о пропаже где? – пожал плечами Куропаткин.

– Вот! – торжествующе вскричала Манька. – Вот именно! Почему весь дом на ушах стоит, болеет, можно сказать, душой, а родному муженьку хоть бы хны?

Манька в упор уставилась на дядю Васю, ожидая от него

ответа. Так и не дождавшись, она ответила сама:

– А потому, что он сам ее и грохнул!

– Ну, Мария, ты даешь! – хмыкнул Куропаткин. – Уже в убийстве готова человека обвинить. На каком основании?

– А как же? Посуди сам: жена пропала, домой не пришла, а он даже по соседям не побегал, не поспрашивал, может, она к кому зашла!

– Может, она на самом деле к кому зашла? – предположил дядя Вася, которому только убийства на его участке не хватало.

– Ага, и сидит там второй день! – съязвила Манька. – Я тебе больше скажу – как они жили-то? Ругались постоянно, чуть ли не дрались! А я один раз – случайно мимо двери проходила – и слышу, как Пашка орет: «Я тебя придушу когда-нибудь, если еще раз про это начнешь!»

– Про что? – механически переспросил дядя Вася.

– Не знаю! – огорченно ответила Манька. – Она замолчала сразу.

– Ну и что? – снова спросил дядя Вася.

– Что-что! – рассердилась уже Манька. – Ты бы пошел да спросил его: «А что же ты, голубок, в милицию-то не заявишь, что жена пропала?»

– Может, она к любовнику пошла? – предположил дядя Вася, которому, во-первых, не хотелось идти заниматься каким-то высосанным из пальца делом, а в-вторых, портить отношения с Пашкой, который частенько чинил его старенькую убитую «копейку», за которую не брались никакие другие автомеханики. Разумеется, делал это Паша бесплатно и, естественно, только из уважения к Василию Петровичу Куропаткину.

– Ха, а муж так спокойно реагирует, да? – возразила Манька.

– Если, сама говоришь, что у них такие плохие отношения, то ему может, и плевать, куда она пошла! Сейчас часто так живут – у него своя жизнь, а у нее своя.

– Вот ты пойди и расспроси! – не отставала Манька.

Дядя Вася вздохнул и с тоской уставился на антресоли. Манька кинула взгляд туда же и сказала как бы между прочим:

– Может, еще налить?

– Давай! – встрепенулся дядя Вася.

– Чтобы разговор у вас легче пошел, – добавила Манька, наполняя стакан наполовину.

Дядя Вася еще раз вздохнул и выпил самогон.

– Ну? – Манька нависла над ним монументальной грозной статуей. – Пойдешь?

– Ой, ну пойду, пойду! – поморщился тот, тяжело поднимаясь с табурета.

В коридоре он опять долго возился с ботинками, но на этот раз, к счастью, шнурок не порвался.