До этого я никогда не ревновала Вадима. Во-первых, он не давал повода, хотя вокруг него всегда была прорва девушек, молодых женщин – студентки, аспирантки. Во-вторых, я была уверена, что вся отпущенная на мою долю ревность была израсходована в пятнадцать лет. Что я переболела ею, как болеют ветрянкой – чтобы навсегда получить иммунитет. Но я ошибалась.

Впрочем, это была странная ревность. Я не страдала, не подозревала, не воображала душераздирающие сцены. Не рылась в карманах, не лезла в телефон или в компьютер. Не принюхивалась к его одежде, пытаясь уловить запах чужих духов. Подобное мне вообще было глубоко противно, и я бы себе никогда ничего такого не позволила. Даже если бы поводы для ревности были основательными. Но у меня поводов не было вообще. Если хорошо подумать, это, скорее, была даже не ревность в чистом виде, а какое-то тоскливое ощущение, что Вадим меня больше не любит. А раз не любит – что ему мешает мне изменить? Порядочность, чувство долга? Что ж, бывает, что даже очень порядочные мужчины уходят от уже нелюбимой жены к другой женщине.

С чего я это взяла? Спустя пять лет я, пожалуй, не сказала бы определенно. Что-то такое, определенно, было, не на пустом же месте возникла эта тоскливая растерянность. Вадим действительно стал чаще задерживаться. Бывал нервным, раздражительным. Мог так сильно задуматься, что не сразу слышал, когда я к нему обращалась. Мы стали реже проводить время вместе, заниматься любовью.

Сначала я пыталась осторожно выяснить, что происходит.

Не выдумывай, говорил он, все в порядке. Просто на кафедре проблемы, монография поджимает, декан идиот, приглашение в Лондон отменили.

Я понимала, что все так и есть. Но думала, что это наверняка не все.

В июле мы отметили на даче день рождения близнецов, а когда возвращались в город, поссорились. Даже повода особого не было, просто у обоих выплеснулось раздражение. Мы не разговаривали день, второй, третий. Мне казалось, что мы корабли, которые шли параллельным курсом, но вдруг развернулись и начали стремительно удаляться друг от друга.

Лето выдалось дождливое, унылое. У меня все валилось из рук, ничего не радовало. И вдруг все стало безразлично. Одним серым пасмурным утром я проснулась, посмотрела на сопящего в подушку Вадима и подумала, что, наверно, я его тоже больше не люблю. Мы были женаты десять лет, столько всего пережили вместе, у нас росло двое сыновей, но в тот момент мне показалось, что рядом со мной в постели совершенно чужой человек.

Вечером я отключила телефон и до поздней ночи бродила по улицам. Заходила в кафе, пила крепкий черный кофе, пока не началось самое настоящее отравление кофеином. Ночи были еще белые, хотя уже «Петр-Павел день убавил». Призрачный свет, мистика Петербурга. Особый запах северного лета, закованного в камень. Разведенные мосты – и мы с Вадимом были такими же мостами. Две половинки над темной водой. Странное ощущение, как будто я оказалась одновременно в нескольких временных пластах – в прошлом, настоящем, будущем.

Какой-то мужчина окликнул меня, назвал по имени. Я скользнула равнодушным взглядом, не узнала, прошла мимо.

Вадим не спал. Когда я открыла дверь, он вышел в прихожую – одетый.

«Где ты была? – спросил он, изо всех сил пытаясь сдержаться, не наорать на меня. – Телефон недоступен. Я уже не знал, что думать, где тебя искать. Всех твоих подруг обзвонил, никто ничего не знает. Подумал, что, может, на дачу поехала, но побоялся туда звонить. Если тебя там нет, у всех было бы по инфаркту на брата»

Я молчала, глядя мимо него.

«Где ты была?» - повторил он, подойдя ближе, и я подумала, что у него на редкость противный голос. И как только раньше не замечала.

«Тебе-то не все ли равно? – огрызнулась я. – Не твое дело. Гуляла».

Мне показалось, что он меня ударит, и я, наверно, этому даже обрадовалась бы. Потому что можно было развернуться и уйти. Куда глаза глядят. Но Вадим ничего не сказал. Обогнул меня, как неодушевленный предмет, ушел в гостиную и закрыл дверь.

Весь следующий месяц мы методично убивали все, что между нами было. Десять лет пусть не очень простой, но счастливой семейной жизни. Мы почти не разговаривали, если в этом не было крайней нужды. Вадим возвращался домой все позже и позже, пару раз вообще не пришел ночевать. Приносил деньги, молча кидал в ящик тумбочки. Сам ходил по магазинам, сам себе стирал и готовил. На дачу, по молчаливому уговору, мы ездили по очереди: одни выходные он, другие я. Мотивировали огромным количеством работы, хотя вряд ли нам кого-то удалось обмануть. Мама осторожно спрашивала, все ли у нас в порядке. Двойняшки каменно молчали, но и так было понятно: догадываются, что все плохо.

Как ни странно, спали мы с Вадимом все-таки в одной постели, но даже не притрагивались друг к другу. Иногда меня это вполне устраивало. Иногда вдруг накатывало желание – злое, раздраженное. Я сердилась на себя за то, что вообще его испытывала. Или за то, что не разрешала себе забраться под его одеяло, обнять, поцеловать. Впрочем, трудно сказать, помогло бы это или стало бы только хуже. За всю нашу жизнь было несколько моментов, когда мы занимались сексом, за что-то злясь друг на друга, и ничего хорошего из этого ни разу не вышло. Нет, все было так, что аж искры летели, но потом надолго оставался терпкий привкус досады и обиды. Кого-то, может, постель и мирит, но только не нас.

Не то чтобы мы не пытались как-то выбраться из этой ситуации. Пытались. Дважды начинали очень непростой разговор, один раз Вадим, второй - я. С трудом переступив через свои выдуманные обиды и подозрения. И оба раза все заходило в такой тупик, что оставалось только повернуться друг к другу спинами и замолчать. Начинать что-то выяснять снова, похоже, мы уже боялись – того, что в конце концов прозвучит слово «развод».

Однажды я не выдержала и поделилась с Маринкой – о чем потом не раз пожалела. Она тогда как раз разводилась со вторым мужем, и настроение у нее было еще мрачнее, чем у меня.

В школе Маринка была довольно полной, неуклюжей, застенчивой, с кучей жутких комплексов. Но потом гадкий утенок превратился если и не в прекрасного лебедя, то, по крайней мере, в очень даже интересную птицу. И произошло это как-то одномоментно. Нет, красавицей она не стала, но вместо невзрачной и скучной девочки откуда-то появилась яркая, дерзкая и очень привлекательная девушка.

С первым мужем, важным московским чиновником, потом ставшим министром, Маринка познакомилась в Сочи, едва ей исполнилось восемнадцать. Ему было лет на двадцать пять больше. Они поженились, в двадцать она родила сына, а через месяц узнала, что у мужа есть постоянная любовница, которая месяцем раньше родила от него дочь. Развод был громким и скандальным, в результате Маринка вернулась домой с трехмесячным Борькой на руках и без гроша в кармане. Впрочем, алименты бывший платил исправно, но за пятнадцать лет с сыном виделся от силы раз пять.

Вторым ее мужем стал известный сериальный актер, талантливый и невероятно обаятельный, но сильно пьющий, да еще и страстный игрок. Гонорары за съемки улетали со свистом. Маринка дважды уговаривала его лечь в наркологическую клинику, но после очередного срыва подала на развод.