На запятках лакей тоже осторожно поглядывал на разбойников, прижимая к уху залитый кровью платок. Его до сих пор дымившийся мушкет лежал в пыли на небольшом расстоянии от заднего колеса, куда он упал после ранения хозяина. Один из вооруженных бандитов сидел на худом черном с серым крапом жеребце и алчно смотрел на красную ливрею сквозь прицел наведенного пистолета. Точно такая же угроза нависла и над майором Некрасовым и его людьми — их держали на мушке другие разбойники. Заложникам ясно дали понять, что любая попытка сопротивления будет поводом для полного их уничтожения.

Начиная прозревать, Иван Воронской задрожал. Проходя мимо Петрова, он подумал, что этот огромный детина непременно нанесет ему увечья. Но гигант только презрительно ухмыльнулся и снова засунул голову в экипаж. Схватив черный сундучок, который священник столь ревностно оберегал в течение всего путешествия, Петров с хохотом вытряхнул его содержимое прямо в пыль у своих ног.

Мгновенно придя в себя, Иван с тревожным криком ринулся к нему, протягивая руки, чтобы поскорее подхватить свой скарб, прежде чем среди одежды обнаружится кошелек с деньгами. Но Петров просто отшвырнул его прочь, поскольку его опытное ухо сразу уловило знакомый звон монет. Выудив из груды барахла кошель и подбросив его в воздух, грабитель грубо захохотал, радуясь увесистости добычи.

— Отдайте мне это! — потребовал Иван, отталкивая великана и пытаясь отнять у него кошелек. — Это достояние церкви! — почти провизжал он. — Я должен доставить десятину в Москву! Вы не имеете права грабить церковь!

— Ага! Теперь ворона хлопает крыльями, точно орел! — Петров бросил взгляд на двух женщин, смотревших на все происходящее из дверей экипажа, и осклабился: — А этот хиляк золото свое лучше защищает, чем тебя, красавица.

Петров присел на корточки и в поисках новой добычи принялся разрывать темные одежды, чтобы подобрать то, что они еще могли таить в себе. Усилия его, однако, оказались тщетными. С гневным рыком он вскочил на ноги и схватил испуганно взвизгнувшего Ивана:

— А ну, говори, где у тебя золотишко, щенок! Может, тогда я не сверну тебе башку!

При виде припрятанных сокровищ Ивана Зинаиде стало противно. Но она не могла спокойно смотреть на то, как его избивают, и даже не попытаться прийти на подмогу, хоть силы ее были совсем невелики.

— Отпусти его! — приказала она, не выходя из экипажа. — Это все его пожитки. Остальное — мои вещи. Пусти его, я велю!

Петров повиновался, и Иван сразу рухнул на колени, испытав невероятное облегчение, когда этот человек-гора зашагал обратно к экипажу. Полностью переключившись на боярышню, разбойник широко осклабился и протянул ей руку. Зинаида неохотно вложила дрожащие пальцы в его огромную лапищу и спрыгнула на землю. Едва ее увидели другие разбойники, раздались такое дикое гиканье и такие разгоряченные крики восхищения, что она чуть не оглохла. Таким способом бандиты выражали свое одобрение ее необычайной красоте. От этого шквала оваций Зинаида затрепетала пуще прежнего и растерянно оглянулась, как вдруг целая дюжина, а то и больше негодяев бросились вперед, по пути грубо отталкивая друг друга, чтобы только первыми добраться до нее. Они уже предвкушали то наслаждение, которое можно получить от этой сахарной ягодки. И повсюду, насколько хватало глаз, она видела вокруг себя плотоядные взгляды, не оставляющие без внимания ни единой детали, ни одной частички ее тела. Разбойники жадно толпились вокруг, все теснее смыкаясь, обдавая ее горячим, тяжелым дыханием и протягивая грубые грязные лапы.

Зинаида стиснула зубы, стараясь подавить поднимающуюся в сердце панику. Хотя она все еще была девой, но могла представить себе, какое надругательство ей грозит, и в отчаянии стала придумывать выход или, по крайней мере, какой-нибудь весомый довод, который убедил бы разбойников оставить невредимыми и ее, и сопровождающих.

Эли Маккабе отнюдь не была легковерной дурочкой, чтобы надеяться на порядочность этих негодяев, в руки к которым попала столь привлекательная пленница. Служанка сама выкарабкалась из экипажа и, схватив увесистую палку, поспешила вперед. Бросившись между своей подопечной и теми, кто жаждал отведать ее пленительных прелестей, она с угрозой подняла свое оружие. Невзирая на то, что это могло угрожать ее собственной жизни, Эли решила до конца защищать госпожу.

— Мое предупреждение всех вас, подлый сброд! — гневно проскрипела она своим слабым старушечьим голоском. — Другой негодяй, что положит свой грязный лапа на боярышня Зинаида, имеет дело со мной! И я клянусь сделать его совсем мертвый, прежде чем буду сама умирать!

Пустившие слюни злодеи разразились буйным хохотом. Разумеется, они пропустили ее ничтожные угрозы мимо ушей и снова потянули жадные руки, чтобы схватить свою награду, но Эли разъярилась, словно какой-нибудь золотоордынский воин. Выпятив узенькую нижнюю челюсть, она резко и неожиданно сильно взмахнула дубиной, единым махом сломав несколько пальцев и задев несколько голов. От этого жестокого удара страсти вспыхнули еще жарче. Теперь толпа разбойников, ощерившись и рыча, начала смыкаться вокруг хрупкой старушки.

Майор Некрасов решил, что о нем уже все забыли. Воспользовавшись моментом, он изо всех сил ударил ближайшего всадника могучим кулаком. Но как только разбойник рухнул наземь, раздался оглушительный выстрел. Пуля попала майору в руку, он пронзительно вскрикнул. Прижав ладонь к быстро краснеющему от крови рукаву, он осторожно оглянулся, заслышав клацанье металла. Не меньше полудюжины пистолетов уже нацелились на него, и, судя по застывшей на лицах разбойников ненависти, они очень хотели бы немедленно разделаться с ним.

Один из мерзавцев угрюмо смотрел прямо ему в лицо:

— Ты умрешь майор! Только бровью поведешь, и тебе крышка! — Он прищелкнул грязными пальцами. — Так-то!

Тут майор увидел, что разбойники стали расступаться, давая дорогу еще одному гиганту с волосами соломенного цвета. Он ехал верхом. Та торопливость, с которой разбойничья шайка уступала ему дорогу, явно говорила о почтении, оказываемом этому человеку. Бритое лицо этого новоявленного героя украшали шрамы, свидетельствуя о том, что прежде он участвовал во многих сражениях, а то, что он остался живым и здоровым, говорило о сопутствовавшем ему воинском счастье. Во всяком случае, охотно верилось, что он отправил на тот свет немало противников.

Всадник остановил своего вороного там, откуда можно было без помехи наблюдать за событиями, и, засовывая дымящийся пистолет за кушак, самодовольно улыбнулся Николаю.

— Ты, должно быть, безумец, майор, если пытаешься защитить этих дам от моих молодцов. Впредь веди себя осторожнее, а не то придется тебя убить.

Разбойники внимательно следили за настроением своего вожака, но не заметили в его благодушной улыбке ничего опасного для себя. Воспринимая его молчание как согласие, они снова расхохотались и опять обратились к Зинаиде, грубо отпихивая иноземную служанку, пытавшуюся защитить свою госпожу.

Зинаида металась из стороны в сторону, в отчаянии стараясь уберечься от тянувшихся к ней рук и испуганно вскрикивая. Глаза разбойников блестели от похоти, вселяя в ее душу дикий ужас. Она думала о том, что ее ожидает. Хотя ей и удавалось пока ускользать от них, но порванное платье недвусмысленно говорило об их желании содрать покров с тех прелестей, что были спрятаны от их алчных взоров. Шляпа ее съехала набок, а порванный рукав — с плеча. Зинаида пронзительно взвизгнула, когда чья-то хищная лапища разорвала лиф платья, явив взорам сливочную белизну полных грудей, видневшуюся под тонкой рубашкой. Одного мига, в течение которого они созерцали эти соблазнительные округлости, хватило, чтобы возбудить их еще сильнее, и они с лихорадочной поспешностью ринулись срывать с нее все, до чего могли дотянуться.