– Да, – вздохнув, согласилась Клава, – вряд ли сегодня получится продуктивно поработать.

– Вот именно, – попрекнула ее еще разок хозяйка.

Клава заторопилась собираться, пока бабулька не передумала, затолкала быстренько ноутбук в портфель, закинула туда же листы с записями, ручки-карандаши и блокноты, перекинула размашистым движением через голову свою дамскую сумочку наискось на плечо и попрощалась:

– До свидания, Эльвира Станиславовна, я завтра позвоню.

Не дождавшись ответа, Клавдия заторопилась к выходу.

– Клавдия! – вдруг позвала Эльвира Станиславовна каким-то особым, чуть напряженным, задумчивым тоном.

И Клава замерла в дверном проеме, удивленная интонацией, столь не свойственной этой даме. И медленно повернулась лицом к величественной пожилой женщине, сидевшей в викторианском кресле с большой спинкой.

– Почему вы до сих пор не сбежали от меня, а продолжаете приезжать и работать? – Эльвира Станиславовна смотрела ей прямо в глаза таким внимательным взглядом, что Клава непроизвольно расправила плечи, приподняла подбородок и чуть задержала дыхание.

– Я ведь тяжелая, вздорная старуха, – усмехнулась женщина, позволившая себе вдруг приоткрыть истинное величие своей неординарной, мощной личности. – Извожу окружающих, не даю продохнуть родным. Мне вон и вас шпынять доставляет немалое удовольствие, и вы это знаете. Так почему?

Врать было нельзя. Никак нельзя. Иначе все оказалось бы напрасно – все Клавдино терпение, все ее мытарства последних недель с этой и на самом деле вздорной, невозможной старухой, и тогда ничего бы уже не получилось, не сложилось у них.

Она и не соврала, даже не пыталась.

– Бог знает, сама себе задаю этот вопрос по нескольку раз в день, – попыталась пошутить Клава и все же ответила, как чувствовала, после долгих размышлений: – Наверное, потому что вы не бросили своего первого мужа, когда он слег умирать, и забрали к себе в дом из больницы, и помогли ему достойно уйти, окружив истинной заботой.

Помолчали, глядя друг другу в глаза, как два высококлассных бойца, сошедшихся для поединка, принявших стойку и отдававших друг другу дань глубокого уважения взглядами и поднятыми в приветственном жесте рапирами. Старшая усмехнулась:

– Это в вас от молодости говорит излишний бестолковый романтизм, – спрятала она за иронией свою истинную реакцию. – Это был чистой воды расчет. Вам же известно, что он оставил все свое нажитое добро мне, а его наследникам не досталось ничего.

Клавдия, показательно чуть склонив голову набок, состроила ироничное выражение лица и усмехнулась в ответ:

– К тому моменту, когда он слег, он уже обеспечил самым наилучшим образом сыновей и внуков, да и бывшую жену. А «благодарные родственники» всего лишь дважды навестили его в больнице. Так что, видится мне, что дуля им на основное наследство совершенно оправдана.

– Откуда вам известны такие подробности? – строгим, резким, нарочито недовольным тоном поинтересовалась старуха.

– Я очень хорошо умею собирать и перепроверять информацию и факты, а также работать со свидетелями и очевидцами, и это тоже прекрасно вам известно, – напомнила ей Клавдия не без доли злорадства.

– И что они говорят, эти ваши свидетели с очевидцами? – многозначительно хмыкнула Эльвира Станиславовна.

– То, что вам и хотелось, чтобы о вас говорили: что вы ужасная, вредная старуха, измывающаяся над родными и работающими на вас людьми, любящая себя до самозабвения и управляющая железной рукой своими капиталами и доходами, – перечислила Клавдия лишь часть негативных характеристик из тех, которые ей довелось выслушать в адрес ее мемуаристки.

– Хорошо! – искренне порадовалась мадам.

– Да ладно вам, – попеняла ей дружески Клава. – Это вы роль такую себе придумали и играете всю жизнь, маскируясь за ней настолько удачно, что никто до сих пор вас не раскусил.

– А вы, значит, такая умная и тонко разбирающаяся в людских натурах личность, что все про меня поняли? – заметила старуха, совершенно откровенно получая удовольствие от их пикировки, и засмеялась: – Запомните, Клава, люди, в массе своей настолько поглощены самими собой и своими драгоценными особами, что всегда предпочитают понимать вас так, как им удобно и проще всего.

– Совершенно верно, – согласилась Клава, – и вы этим людским свойством с удовольствием и пользовались, чтобы представлять себя в нужном вам свете. Актерствовали всю жизнь. Да и сейчас оттягиваетесь по полной программе, манипулируя общественным мнением. Это же безумно притягательно для любого рода биографов и любящих всякое «жареное» журналюг: не вот тебе верная жена, впахивающая с утра до вечера на гения, растворившаяся в нем, посвятившая всю свою жизнь ему и детям, а скандальная, раскованная, знающая себе цену женщина-рок, женщина-судьба, красавица, сводившая с ума самых гениальных мужчин и имевшая любовные связи с легендами российской культуры. Это же красота какая! Песня!

– Да, – капризно подтвердила все сказанное Эльвира Станиславовна, наигранно гордясь собой. – Я такая.

– Ага, – хмыкнула Клавдия, – только я знаю про одного невероятно талантливого, просто гениального мальчика из города Салехарда, которому вы купили и подарили квартиру в Москве, оставаясь анонимным благотворителем. И теперь он с родителями переехал в столицу и учится в спецшколе с физико-математическим уклоном и зачислен на подготовительные курсы при МГУ. А еще про одну замечательную девчушку вообще из седой глубинки, уникальную по своим физическим данным и тоже невероятно талантливую, для которой вы устроили переезд в Питер, и теперь она учится у Цискаридзе в Вагановском училище, а вы полностью содержите девочку и ее маму, оплачивая им съемную квартиру.

– Вы наглая девчонка, – отчитала ее старуха. – Это всего лишь удачное вложение капитала и не более. Дети вырастут, станут мировой элитой, известными и востребованными людьми и будут меня всячески восхвалять и возвеличивать. А я очень люблю, когда меня восхваляют и возвеличивают, знаете ли.

– Знаю, это точно, – старательно уверила Клавдия.

– Повторюсь, – все посмеивалась бабулька, – в вас слишком много неуместной романтичности, Клавдия, что говорит об ограниченности вашего ума. Вся эта благотворительность не более чем расчет и вложение денег. Иногда надо и помогать кому-то, чтобы не застаивался капитал. Да и чтобы Бога излишне не гневать.

– Да ладно вам, – попеняла ей в ответ, усмехнувшись, Клавдия. – «Неуместная романтичность» уже давно бы послала вас в светлые дали со всеми вашими ролями, капризами, закидонами, связями и воспоминаниями – продолжать испытывать на прочность нервы родственников. – И откровенно призналась: – Все, что про вас говорили, по большей части соответствует действительности: у вас скверный, вздорный характер, и людей вы изводите изощренно и виртуозно, получая от этого удовольствие, это точно. Но, бог знает почему, вы мне нравитесь, может, потому что вам все еще очень нравится эта жизнь и вы с удовольствием в нее играете? – И поспешила предупредить со всей строгостью: – Только не злоупотребляйте моим признанием и терпением, я могу и пересмотреть свое отношение к вам в любой момент.