– Поняла-поняла, – сдалась я, падая в кресло и тряся головой, чтобы прогнать несвоевременные мысли о «потомстве» прочь. – Забота о территории – наше пропитание. Жаль, с фэйри ничего поиметь не вышло. Впрочем, не думаю, что у них были при себе доллары.

– Когда твой ковен пополнится, станет легче, – попыталась подсластить пилюлю Тюльпана, задумчиво стуча кончиком пера по исписанным страницам. – Как правило, ведьмы рассредоточиваются по территории: кто-то ведет фамильный бизнес, кто-то приструнивает новичков. Этим и занимался твой отец, Валентин Эбигнейл, пока Верховная сидела дома с детьми, но… Сейчас мы такое, как ты понимаешь, позволить себе не можешь.

– Хорошо, мой колдовской секретарь, – натянуто улыбнулась я, не поняв до конца, польстило Тюльпане мое обращение или же наоборот: она одинаково кривилась как от радости, чтобы не выдавать себя, так и от злости. Эти две ее эмоции было слишком легко спутать. – Я разберусь со всем, что есть в твоем дневнике, и буду следовать твоему расписанию всю оставшуюся жизнь… Но не сегодня.

– Что?! – Тюльпана вспыхнула, и цепочки-каффы в ее ушах звякнули от поднявшегося ветра, которому в доме неоткуда было взяться. Он почти затушил огонь, у которого грелся Диего, и тот схватился за кочергу, изо всех сил поддерживая в искрящихся поленьях жизнь. – Ты вообще меня слушала?! Времени не…

– Я обещала Коулу съездить с ним, – перебила я, и Тюльпана мгновенно притихла. – Где он, кстати?

Она замялась и прижала к груди дневник – жест робости, который увидеть от нее доводится так же редко, как и улыбку.

– Уехал.

– Что значит «уехал»?! Он обещал подождать!

– Я сказала ему то же самое, но в ответ он пробормотал что-то про изменчивый рабочий график и то, что не сможет отвезти тебя потом обратно…

– Короче, отмазывался, как мог, – поняла я, тяжко вздохнув.

– Хм, да. – Тюльпана кивнула и ехидно сощурилась: – Что, неприятности в раю?

Тюльпана не была бы Тюльпаной, если бы оставила такой веский повод для глумления без внимания. Не желая выслушать порцию светских острот, я мигом взбодрилась и вскочила с кресла: на отдых у меня действительно не было времени. По крайней мере сейчас, когда Коул нуждался во мне больше, чем весь Вермонт, вместе взятый. Даже если он сам до конца не осознавал этого.

– Как давно, говоришь, Коул уехал?.. Диего, выводи из стойла своего железного скакуна! Сегодня ты мой рыцарь в сияющих доспехах.

Диего, нарочито повернувшийся к нам спиной и копошащийся у камина в складках своей куртки, вздрогнул от неожиданности. Из-за его пазухи выскользнуло что-то увесистое и тяжелое, забрызгав несколькими янтарными каплями край арабского ковра. В воздухе повис аромат еловых шишек, земляники и дурмана, что придавал нектару медово-ореховый вкус, но напрочь лишал испивших его силы воли. Заметив, куда я смотрю, оскалившаяся, Диего побледнел и попытался спрятать бурдюк с украденным нектаром фэйри обратно под одежду.

– Я так и знала, что ты его стащил! – прошипела я, но, быстро найдя выгоду и в этом, хитро сверкнула глазами: – Если не хочешь расстаться с нектаром и жизнью, то сейчас же отвезешь меня к Коулу.

– И все? – робко уточнил он.

– Разрешаю пить нектар только в своей комнате. Предварительно запершись на замок, чтобы не бегать по дому голым! Понял?

Диего облегченно выдохнул и выложил бурдюк на диван, видимо, тем самым согласившись с условиями нашей сделки. Натянув на лицо свою фирменную улыбку, от которой Морган, как правило, начинала заикаться и путать слова местами, он подскочил и застегнул куртку.

– Желание Верховной – закон. Пошел заводить мотоцикл!

Я одобрительно улыбнулась ему вслед, мысленно перебирая в голове план действий: перехватить по дороге что-нибудь съедобное, чтобы заглушить урчание в желудке, переодеться в сухую одежду и вычесать из волос еловые иголки. Надеясь, что мне хватит на все про все десяти минут и Диего не зря бахвалится своей скоростью, я распахнула одну из дверей, которых в гостиной было целых шесть.

– Это туалет, – озвучила Тюльпана то, что я и так уже увидела.

– А, да, точно.

Я нахмурилась, вспоминая дорогу из гостиной до кухни, и открыла соседнюю дверь, но это оказался шкаф. Издав многострадальный стон, Тюльпана ткнула пальцем в увитую арку, откуда тянулся длинный коридор. Вспомнив, что теперь кухня находится там, где раньше была вульгарная золотая зала, я помчалась на запах глинтвейна.

Дом все еще складывался в моей голове, как пазл, и я с трудом ориентировалась здесь, порой плутая по часу в поисках собственной комнаты. Собранный из разбитых и расколотых камней, что хранили многовековую историю, особняк вновь ожил, но был уже не тем, что прежде. Мы все изменились – точно так же изменился и дом нам под стать. Ведь чтобы стать чем-то новым, нужно быть разрушенным до основания.

Удивительно уютный и такой же большой, как раньше, он отражал всех, кто собирал его по частям, стоя на холме вокруг руин в разгар осени и в центре созидательного ритуала. Наша магия – множество ручьев, объединенных в одну буйную реку, – сплела новое гнездо. Из осколков воспоминаний, из старых вещей и антикварной мебели, но с совершенно иным расположением комнат и своей уникальной красотой. Никакого пошлого золота, лепнины под потолком, помпезных колонн и геральдики. Теперь дом напоминал скорее загородную усадьбу, нежели королевский дворец: больше света, кремовых полутонов, темного дерева и узоров в стиле прованса. Меньше фамильных портретов, глядящих на перемены с укором, и меньше напоминаний о прошлом. Даже лестница изменилась: теперь она раздваивалась, как змеиный язык, и закруглялась под крышей, образуя балкон, похожий на театральный партер.

Восемь комнат на втором этаже и столько же на третьем, не считая множества ванн, одну большую купальню и тренировочный зал, в котором Диего и Коул порой спарринговали так, что весь дом ходил ходуном. Чердак был стерт с лица особняка вместе с кабинетом Виктории; все, что осталось, – это несколько проклятых реликвий и древние украшения, заговоренную шкатулку с которыми не смог бы уничтожить даже смерч. Для практики и обучения мне вполне хватало собственной спальни: маленький деревянный алтарь в углу, шкафчик для магических приблуд, свечная полка и несколько ритуальных покрывал (одно для гоетии, второе для туергии, третье для викканства). Коул не возражал, лишь чихал от благовоний мирры и спешил открыть форточку, чтобы не задохнуться.

Всосав стаканчик ягодного глинтвейна, я тайком угостила им и Бакса. Все еще костлявый и с дырой в грудине, прямо как Баби, пес источал кислый смрад разложения, который нельзя было перебить даже специальным шампунем и елочками-ароматизаторами, болтающимися на его ошейнике. Зато провожатым он был прекрасным: отыскав при помощи Бакса спальню, я быстро переоделась в чистые штаны и коричневый свитер Коула с настолько длинными рукавами, что ими ненароком можно было задушиться. Время поджимало, но я, конечно, задержалась: пальцы прошлись по шершавому пергаменту письма, лежащего на комоде перед зеркалом. Вместе с моим невыспавшимся лицом оно отражало разбитую сургучную печать и те слова, что резали меня без ножа.